Кортес
Шрифт:
* * *
...Боже милостивый! Они наконец срезали засохший стебель маиса. Что творится в моем доме - не прошло и трех дней, как мое распоряжение оказалось исполненным. Рад сообщить, что котята развиваются прекрасно, день и ночь сосут мать. Донна Хуана испытывает истинное удовлетворение, которое мне бы следовало разделить с ней. Однако меня почему-то не очень радует обжорство котят и обнажившаяся земля в глиняном горшке. Что это за котята! Мелочь пузатая!.. То ли дело любимый кот Мотекухсомы - огромный, отъевшийся, шерсть гладкая, шкура удивительной, золотисто-коричневой раскраски.
За стрельчатым окном кончается тихий, сентябрьский день. Осень в этом году выдалась на радость, только на сердце по-прежнему печаль.
Это было в Чолуле.
Все в те дни мне было в радость. Ощущение неизбежной, дарованной небесами победы, возможность осуществления заветной, пусть самой бредовой мечты. Впечатление было такое, словно удача поджидала меня за каждым углом. Все, что только в качестве большой милости, я мог просить у неба, свершалось само по себе. Все вдохновляло, призывало к действию. Даже великое злодейство, совершенное в этом священном для туземцев месте.
Судьба Чолулы была решена ещё во время переговоров со старым Шикотенкатлем. В качестве непременного условия перехода под власть испанской короны старейшина потребовал этот город. Замысел слепого тласкальца был ясен - Чолула богата, здесь огромные запасы всевозможных товаров, особенно соли. Кроме того, захват священного города означал конец блокады и перехват важнейшего торгового пути, который связывал Теночтитлан с побережьем. У меня и в мыслях не было дарить новым союзником то, что с успехом могло пригодиться нам самим. Однако без разграбления Чолулы никак нельзя было обойтись. Именно разграбления, повального, жестокого, на которое следовало отвести не менее дня. Пусть и мои солдаты попользуются чужим добром. Очень важно было дать последний урок Мотекухсоме. Пусть он наконец воочию убедится, что бывает с теми, кто пытается противопоставить себя христианской силе.
Но при всем том я не мог отдать приказ бить, резать и жечь все живое, что попадется под руку. Подобные действия могли быть вызваны исключительно возмездием.
За что?..
За что угодно. Пусть то будет битва. Пусть наконец ацтеки выведут свои войска в поле. Тогда Чолула как спелый плод упадет к моим ногам. Но лучше всего наказать горожан за организацию заговора против тех, кто послан самим Кецалькоатлем. В этом случае судьба ацтекской державы была бы окончательно решена, и я мог бы обращаться с Мотекухсомой как с нерадивым подданным, медлящим обогатить меня и моих людей золотом, серебром и другими сокровищами. Если разгром Чолулы останется безнаказанным - а Марина уверила меня, что так и будет, - правители других городов быстро смекнут, кто на самом деле правит в Мехико.
Слух о готовящемся заговоре пробежал сразу, как только в город, спустя три дня после нашего прибытия, явились послы Мотекухсомы. С того момента стала ограниченной доставка продуктов. Никто из местных правителей уже не появлялся в нашем лагере. Тотонаки, бродя по городу, обнаружили, что многие улицы в центре начали перегораживать завалами, на плоских крышах ближайших домов ни с того ни с сего обнаружились кучи годных для метания камней. На перекрестках рыли ямы, на дно которых вбивали колья остриями вверх. Особую тревогу вызвало сообщение тласкальцев. Они не были допущены в город и размещались в лиге от Чолулы. Их лазутчики сообщили, что в отдаленном квартале были принесены в жертву дети. Причем, в большом количестве... На все мои запросы насчет продовольствия местный касик отвечал, что в Чолуле кончился весь запас маиса.
На душе стало тревожно, однако, поверите
Вот отчего радость, вот отчего светлые воспоминания... Я не вспылил, проявил благоразумие, попросил время для подготовки к долгому пути. Послам ничего не оставалось, как согласиться. Затем я пригласил в наш лагерь вождя Чолулы, чтобы обсудить необходимые меры для нашего безопасного выхода из города. Тот, сославшись на болезнь, не явился.
Как не возрадоваться, как не помолиться Деве Марии и Спасителю нашему Иисусу Христу! Местный касик сам сунул голову в петлю. По наущению ли Мотекухсомы, сам ли он решил проявить инициативу, в ту пору это было неважно. Урок чолульцам должен быть впечатляющ, нагляден, кровав.
Больше всего меня в те дни интересовали подробности организации заговора. Защитные меры можно было принять только сообразуясь с этим.
* * *
Насколько я, Берналь Диас дель Кастильо, помню, все началось с того, что дон Эрнандо приказал верным людям изъять из ближайшего храма парочку жрецов и доставить их в наш лагерь. Я, присутствующий при разговоре, предложил пригласить тех двух местных попов, с которыми мы взбирались на великую пирамиду. Кортес согласился и предупредил, что дело должно быть обтяпано тихо.
Сказано - сделано. Когда эти два молодчика предстали перед Кортесом, тот первым делом успокоил вконец перетрусивших шаманов, затем попросил их доставить его послание местному касику. Когда тот в сопровождении небольшой свиты явился, дон Эрнандо и этому сумел заговорить зубы, да так, что уже через полчаса они вместе с донной Мариной весело посмеивались над оробевшим касиком. Лицо у того было бледное, видно, туземец был готов ко всему. Потом ничего, тоже начал скалить зубы и охотно дал согласие выделить две тысячи таманов - по-нашему, носильщиков - которые помогут тащить наши припасы. Кроме того, дон Эрнандо пригласил касика со всеми выдающимися людьми Чолулы принять участие в церемонии прощания. На том и сошлись.
Спустя несколько часов Кортес вновь приказал доставить к нему тех же жрецов, и когда те прибыли, за них всерьез взялась донна Марина. Она недоумевала - что случилось с чолульцами, ранее такими гостеприимными, а теперь вдруг охладевшими к друзьям. Испанцы, добавила она, не враги Чолуле, а друзья и союзники. Враг их прячется в другом месте, они сами знают где. Им, должно быть, рассказывали, какую бойню учинили здесь войска ацтеков во время восстания, которое подняли чолульцы. Жрецы помялись, потом самый молодой признался, что действительно понять Мотекухсому трудно. Он уже несколько раз менял решения - то приказывал встретить чужеземцев с почестями, то грозил наказать город за выражение покорности неведомому заморскому владыке, то сообщал о своем прощении. А ныне вдруг прислал к Чолуле двадцатитысячное войско, которое расположилось в окрестностях, в получасе ходьбы от лагеря пришельцев.
– Я слышала, что в городе раздают оружие, - глядя прямо в глаза жрецу, спросила донна Марина.
– Говорят, что из Теночтитлана прислан позолоченный барабан, который будет подарен храму Кецалькоатля. За какие заслуги? Более того, утверждают, что скоро в Мехико будут совершенны невиданные доселе жертвоприношения, и двадцать пленников будут посвящены богам здесь, в Чолуле.
Она сделала паузу, потом предупредила.
– Не лгите. Не к лицу лицам вашего звания оскорблять небеса гнусным враньем. Кецалькоатль, чьими слугами вы являетесь, не допустит, чтобы пострадали его посланцы. Гнев падет на головы тех, кто исполнен коварства и в чьих сердцах кипит злоба.