Кортес
Шрифт:
Между тем город пылал уже со всех концов - нам сверху хорошо было видно. Жутко завывали тласкальцы... В полдень к Кортесу наконец пробились оставшиеся городские вожди и начальники кварталов. Они умоляли не губить город. Дон Эрнандо внял их увещеваниям и обещал сменить гнев на милость. Своих-то офицеры взнуздали легко. Ударили барабаны, заиграли ротные трубы и пищалки, и хочешь-не хочешь, а становись в строй. Теперь шутить с доном Эрнандо никто желания не испытывал. Беда была с тласкальцами, эти совсем озверели, никого не щадили, забирали из домов все подчистую. Людишек, кого щадили,
Полон тласкальцы отпустили, однако все, что попало в их мешки, нельзя было вернуть никакими силами. Вечером Кортес собрал всех оставшихся в живых местных касиков и распорядился, чтобы в пятидневный срок жители вернулись к своим жилищам, чтобы непременно заработали местные рынки, потом спросил, кто по местному обычаю должен наследовать правителю Чолулы. Старейшины ответили, что по закону вождем становится брат погибшего. Так тому и быть, приказал Кортес, чем очень расположил к себе местное население.
...Это хорошая фраза - так и следует продиктовать её писцу. Сердце у старого Диаса захолонуло. Перед глазами встали огненные шары, там и здесь, взлетавшие над улицами, объятая пламенем вершина гигантской пирамиды, где в своем святилище погибал языческий идол. Андрес было сунулся, чтобы похватать самоцветы, но тут же выскочил наружу. Так все и пропало. В ушах чувствительно стоял ужасный рев тласкальцев, вопли мирных жителей. Сам он тоже весь был в крови. То брызнет струя из разрубаемого тела, то по лезвию меча струйка скатится...
До лагеря, после успокоения тласкальцев, он добрел уже в ранних сумерках. Вошел во двор и сразу учуял тончайший сладковатый запах, начинавший распространяться по двору. Местные индейцы уже приступили к уборке исковерканных трупов. В боковом проходе стояла дона Марина, которую весь день, по приказу дона Эрнандо, вместе со старухой и её сыном прятали на дальнем дворе. Взгляд у переводчицы остановился, глаза расширились. Она смотрела на гору трупов. Я тоже глянул в ту сторону.
На земляном полу, на сложенных вместе, согнутых в коленях ногах сидела старуха и беззвучно рыдала. В руках у неё была голова старого индейца, а другая голова, лежала рядом. Должно быть, старший сын её тоже попал в переделку. Рядом на корточках сидел младший сын - единственное, что осталось у женщины.
Что тут поделаешь - война. Кому она мать родна?
Потом слышал, что дон Эрнандо потребовал назначить этого индейца начальником квартала, который находился под началом его отца.
Глава 6
8 августа 1519 года войско Эрнандо Кортеса вошло в Теночтитлан. По календарю ацтеков это случилось в месяц Кечальи, на восьмой день Эхекатл, в год, называемый "Первый день Тростника" эры науа. Последнюю ночь испанцы провели в Истапалапане, чудесном городе-саде, расположенном на перешейке, отделявшим царственное озеро Тескоко от лагуны Чалко. Владел им брат тлатоани, храбрый Куитлауак, незваных гостей он встретил в предместье, был ласков, приветлив, оценивающим взглядом окинул нашу донну Марину и пригласил чужаков пройти на отведенные им квартиры.
Дворец, в котором
Свободные от несения караульной службы солдаты ходили по дорожкам и, глядя на невиданные деревья, ахали. Садовники щедро угощали их, сами тоже под шумок лакомились вволю - все эти дары были предназначены к столу повелителя и были подсчитаны ещё в пору созревания. Берналь Диас напоследок нагрузил мешок и согласия главнокомандующего вынес его за пределы дворца, где ждала Цветок. Прощание было коротким. Женщина, сидевшая на коленях, завидев бородатого, высокого испанца тут же вскочила, замерла и с тревогой глянула на хозяина. Родственников она уже нашла, теперь собралась совсем уходить. Она бы никогда не решилась покинуть Берналя, если бы тот сам не настоял. Ночью, после ласки, объяснил, что рядом с солдатами делать ей нечего, и так шлюх вокруг них расплодилось. А она из хорошей семьи, жалко будет, если пропадет. Потом помолчал и добавил.
– Я тебя не неволю. Хочешь оставайся, только поверь мне, долго эта тишь да гладь не продержится. Конечно, если решишь остаться, я другого слугу найму, мужика... Будет таскать мои пожитки, а ты будешь присматривать. Так как, пойдешь к родственникам?
Женщина судорожно кивнула и прижалась к нему. Берналь протяжно вздохнул.
– Как знаешь, может, оно и верно. У родного брата полегче будет. Золотишко у тебя есть, вот тебе ещё один драгоценный камень... Как вы его называете? Чалчивитл (сноска: Нефрит.)?.. Бери, бери, я себе ещё добуду. Мы пока здесь гарнизон свой не оставляем, так что ты подожди. Как только встретишь кого из испанцев, весточку подай.
...Он проводил её до угла стены, окружавшей храмовые постройки, где расположились станом испанцы, здесь придержал, положив руку на плечо, потом сказал:
– Ступай. Только смотри, больше в клетку не попадайся, а то зарежут тебя на жертвенном камне.
Цветок кое-как разобрала его недолгую речь и внезапно зарыдала, схватила Берналя за руку - обнять не решилась, да он на глазах караула, наблюдающего за ними со стены, и не позволил бы. Вцепилась изо всех сил, плакала и легонько сжимала его мозолистые, ухватистые, дрогнувшие пальцы.
Берналь отвел её подальше от чужих глаз. Она вприпрыжку бежала за ним - расточка в ней было всего ничего. Скрывшись за углом какого-то строения, он принялся терпеливо втолковывать Цветку.
– Если родственники будут обижать, меня найди. Я из этого язычника дух вышибу. Хорошо, что успел тебя окрестить, легче будет. Молитву не забыла?
Женщина неотрывно, не мигая смотревшая на Берналя, отрицательно покачала головой, потом вытерла глаза, тяжело вздохнула и показала крестик, висевший на веревочке.