Коржик для Мохито
Шрифт:
Кенжебек решил рассказать следователю не всю правду. Часть. Утаить, что у них с Тишей нет кровного родства. Пещерники не будут заявлять права на приблудного медвежонка. Отец Тиши давным-давно сбежал и не оспорит его слова. Если не соврать, не приписать себе отцовство, Тишу отберут и отправят в детский дом. Может быть, это и правильно по закону, но Кенжебек выкормил этого ребенка из соски и два года охранял, не позволяя пещерникам его обижать. Тиша – его сын. Хоть и не по крови.
Он ожидал, что сгорит со стыда, излагая свою историю вперемешку с враньем, но сухие официальные вопросы поумерили шквал эмоций. Кенжебек отвечал, почти не задумываясь, излагая факты. Уехал из дома в столицу в двадцать лет, наслушавшись баек о яркой жизни в городе больших возможностей.
Попав на хутор, Кенжебек моментально избавился от иллюзий. Работники ночевали в сарае, вкалывали с раннего утра до позднего вечера, скудно ели, спали на сене, вповалку. Документы отец Борислава сразу отбирал, дворы были обнесены крепкими заборами, ворота охраняли угрюмые альфы. Те, кто пытался бежать, говорили, что полиция в соседних селах подкуплена, и возвращает беглецов на хутор за умеренную мзду.
Дойдя до этой части истории, Кенжебек вступил на скользкий лед. Он не решился сказать правду – что Нурлан родил ребенка весной, после зимовки у пещерников. Неизвестно, от кого, вряд ли от Борислава, хотя и с ним успел познакомиться поближе. Судя по сроку, привез подарок из столицы. Родил, покормил неделю и сбежал – может быть, и сговорился с кем-то, потому что Борислав на него орал за беседы с водителем, забиравшим товар.
Нурлан сбежал, а Тиша достался Кенжебеку. Потому что больше никому до белого медвежонка дела не было. К счастью, и сам Кенжебек, как омега, никого не интересовал – отец Борислава раздавал рабам подавители, чтобы не завлекали свободных альф.
Следователю Кенжебек твердо сказал, что не собирается никого обвинять, хочет получить свои документы, оформить свидетельство о рождении ребенка и уехать. Он честно припомнил фамилию Нурлана. Подумал, что если его найдут, и он вспомнит о ребенке, которому не удосужился дать имя, тогда придется отступить. Отдать. Но только ему, а не в приют или пещерникам.
От дней минувших перешли к нынешней ситуации. Кенжебек объяснил, что Борислав запер его и Тихона в подвале в отместку за постоянные просьбы оформить ребенку документы и отвезти его в поликлинику. Следователь, вздохнул, внес показания в протокол и сообщил, что Кенжебек имеет право на убежище по программе защиты свидетелей.
– Я могу где-то пожить?
Понятно было, что долго прятаться в квартире гролара не получится. Надо радоваться, что их с Тишей не выкидывают на улицу – без денег и документов.
– Имеется проблема. В таких случаях омегу с ребенком размещают в приюте, где ему оказывают помощь сотрудники департамента соцзащиты. Но приют закрыт на карантин по кори.
– И что теперь делать?
В дверь постучали. В прихожую вошел барибал с объемным пакетом в руках. Он улыбнулся Тише, поздоровался с Кенжебеком и сообщил:
– Я принес вещи вашему сыну. Сарафанное радио донесло, что в приюте для омег карантин по кори. Кто-то из врачей «Скорой помощи» рассказал об этом фельдшеру Леонтию, тот пересказал Мохито, а Мохито пошел к командиру части и спросил, можно ли вам будет пожить в одной из свободных квартир. Светозар поинтересовался, за что ему такое наказание, и велел делать ремонт за свой счет, без возмещения из бюджета. Живомир уже пообещал покрасить окно, а Христофор подарит вам надувной матрас.
– Вот все и устроилось, –
Тиша немедленно вцепился в улыбающегося барибала. Согласился померить летний комбинезон. Кивнул, услышав предложение: «Пойдем гулять на улицу?». Кенжебек попытался его остановить, но барибал Цветан сказал:
– Зачем сидеть в четырех стенах? Пойдемте, пройдемся. Посмотрите, как тут все устроено, выберете себе квартиру.
Ушли недалеко – успели обойти дом и полюбоваться на лавочку, на которой лежал рулон обоев и четыре банки из-под бузинного пива. Волк Зорьян возник, как из-под земли, тихо проговорил:
– Не ходите в сторону плаца. Светозар в бешенстве.
– А что случилось? – удивился Цветан. – Пятнадцать минут назад все было нормально.
– Ага. Мохито вовремя к нему подкатить успел. Только что позвонили из мэрии, заявили, что наше главное здание – памятник архитектуры, а статуи Камула и Хлебодарного и чаши – объекты культурного наследия. Требуют фотографии и обещают всяческие кары, если наследие подпорчено. Вроде бы, на неделе пришлют комиссию.
– Хм, – сказал Цветан. – С чего это они вдруг спохватились? Мохито говорил, что тут все лет тридцать стояло и ветшало, никому дела не было.
– А сегодня вспомнили. Светозар орет, обещает собственными руками заложить в здание взрывчатку и превратить его в груду обломков.
– Хорошо хоть Камула с Хлебодарным пожалел, – пробормотал Цветан. – Действительно, лучше не показываться ему на глаза. Можно к дальнему забору прогуляться, туда Светозар точно не пойдет.
Зорьян составил им компанию. Взобрался на дерево, нарвал Тише плошку черешни, сам же и съел половину, плюя косточки в кусты. Потом притащил огромный пакет кукурузных палочек и стопку бумаги, из которой навертел самолетиков и пароходов, вызывая восторженный писк Тиши. Кенжебек не уставал удивляться: его приняли без расспросов и вопросов, как приехавшего в гости родственника, с которым не виделись, но следили за его жизнью, обмениваясь письмами. Цветан без всякого стеснения рассказывал, что муж скоро родит, описывал, какие подношения складывает в чашу Хлебодарного, чтобы исполнилось их общее желание: «Так хочется, чтобы омега родился!». Зорьян поддакивал, но в основном интересовался гастрономической стороной вопроса – сколько раз Наум успеет покормить их вкусным обедом до того, как отправится в роддом? И хорошо бы напечь коржиков, коржики были объеденье, но ему ничего не досталось – Мохито отобрал.
Кенжебек вспомнил вчерашний чай с мармеладом и рыбными консервами, почти решился сказать Зорьяну, что умеет печь и коржики, и медовые кексы, и даже торты, но привычно промолчал. Ему было интересно, куда ушел гролар, которого все называли Мохито – с ним надо было поговорить, переборов страхи и косноязычие, поблагодарить за то, что сходил к командиру и уговорил разрешить пожить в свободной квартире. Кенжебек набрался смелости, сказал Зорьяну спасибо за спасение – тот отмахнулся, как будто речь шла о стакане семечек – и спросил, где Мохито.
– К друзьям поехал, – охотно объяснил Зорьян. – У него приятель, с которым они в общаге вместе жили, у приятеля сын от первого брака. Мохито был опекуном, присматривал за пацаном, когда папаша в госпиталь попадал. Там сейчас большая волчья трагедия – Йонаш должен был поехать в летний лагерь, а заезд прикрыли из-за карантина по кори. Слезы, сопли, Шольт помчался к полковнику, чтобы его отпустили в отпуск, попал под горячую руку и получил разнос. А Ахиму с утра показалось, что у Катарины корь, и он вызвал врача из поликлиники. И тоже попал под горячую руку. В общем, все переругались, все рыдают, а Мохито должен как-то объяснить Йонашу, что прямо сейчас не может позвать его в гости, потому что Светозар не выдержит превращения части в филиал летнего лагеря и детского сада.