Корзина полная персиков в разгар Игры

Бородин Владимир

– Василий Степанович, вот тут то, что обещал наш Ухо. Проверять не стал, до сих пор не лгал он никогда. Видать искренне покаялся.

– Ну, слава Богу, Глеб, сработано лихо, – деловито распечатывая на ходу пакет, – надеюсь, на этот раз с мёртвой точки дело сдвинется.

Грузная фигура в пальто склонилась над пакетом, разворачиваемым на сравнительно сухом низком подоконнике, вросшего в землю домишки с наглухо заколоченными окнами. Извлечены слегка помятые схемы и испещрённые мелким почерком бумаги. Глаза Василия Стефанова, до недавнего времени – околоточного надзирателя с огромным опытом, лишь последний год несколько выдвинувшегося по службе, бегают по листам, дальнозорко отстранив их от себя:

– Чтобы тебя успокоить, Глеб, пробегу, а потом уж, сидючи в кабинете – повнимательнее. Ты знаешь, похоже на то, что Ухо подсунули подделку. Не верю я этому. Похоже больше на чей-то разгорячённый бред, не делают так воры дела. Посуди сам, читаю: «Вы, господа полицейские, никогда не найдёте ни меня, ни даже моих людей, а потому даже не пытаюсь изменить свой почерк. Ум ваш не достаточно развит для того. На прилагаемых картах вычертил я известные мне пути подкопов под банк Киевского приказчичьева общества взаимного кредита. Вы можете убедиться, что я знаю эти ходы и, что мои люди взяли банк! Более того, любезные господа, я собираюсь взять ещё не один банк и никто мне не в силах

помешать сделать это!» Да у этого мерзавца просто мания величия. Умалишенный, а не вор. Одно могу сказать – почерк тот же, что и в бредовых пометках на месте последнего преступления. Ребята ещё уточнят, но это само по себе занятно, ежели оно так. Какая связь между ограблением банка и тем убийством, без всякой, вроде как, цели? Но, мы обязаны всё проверять, а потому будь добр, Глеб, отправляйся срочно в Матерь городов русских и убедись своими глазами: соответствует ли эта схема всем подготовительным работам по взятию банка, случившемся неделю назад?

Уже в сумерки оба полицейских расстались с тем, чтобы одному из них ещё раз взвесить все факты, а младшему собраться с тем, чтобы рано поутру быть на вокзале. Глеб-Охотин Номер Два вновь и вновь мысленно пробегал по событиям последних дней, по своим соображениям, рождённым в ходе бессонных ночей: «Весело нечего сказать: не раскрыто ни одно из серьёзных преступлений уже за целых полтора месяца, с конца зимы! Самым непонятным было выставление на показ почерков, вместо использования печатных букв – наглая бравада и, наконец, угрозы, что последует новый всплеск преступлений! Опять не выберусь отца поздравить! Нехорошо, но что делать. Уж он-то, человек долга и чести, должен понять это. Давненько уж и братьев с сёстрами не видел. Впрочем, старшего и видеть-то не хочется последнее время. И вовсе он чокнулся со своей политикой. Похоже, что по ней сходят с ума именно те, кто меньше всего в ней разбирается. Во всяком случае, так обстоит в державе нашей. Да и на Петра глядеть и слушать его стало противно. Тоже рехнулся малый по-своему. Лентяй». Печально увядшие, найденные им на днях подснежники, в неизбежном процессе гниения неуклонно растеклись по стенкам стакана, прилипая к ним. Глеб ещё вчера бережно подлил им воды, но сегодня было уже поздно что-либо делать. « Тлен. И подарить-то их было некому… Разве что маме, или сёстрам…»

Борис, Охотин Младший Номер Один, в тот вечер поздно вернулся со службы. Впрочем, такое случалось с ним всё чаще. Нельзя сказать, чтобы он был рад торчать в государственном банке до ночи, но и домой он не рвался. Всё, что связывало его с супругою, всё очарование её – гордой столбовой дворянки, вышедшей за сына выслужившегося поколение назад крепостного, всё, что вдохновляло Бориса на рыцарское служение непревзойдённой петербургской красавице, внезапно рухнуло и с болью обнаружилось, что за их пылкой любовью ничего не стоит. Взаимное наслаждение телами друг друга внезапно перешло в насыщение, был преодолён некий качественный рубеж, но истинной духовной близости и не оказалось. «Наверное, я – сухарь, так оно и есть и права в этом Настасья. Но кто ж её под венец тянул? А кто даёт ей право теперь из меня всю душу тянуть? От безделья всё. Надо бы её к делу пристроить, вот оно что» – проносилось в мозгу Бориса Гордеевича, – «Если только не понесёт она и в этот год, лишь труд сможет её в чувство привести. Но, похоже, что не судьба ей иметь дитя».

– Ах, Боренька, долго ж ты нынче, – откидывает клок тёмных волос с высокого чела, тонкими длинными пальцами, а сама смотрит косо в зеркало, что подвешено сразу за входом в изящно обставленную переднюю.

– Да, Солнце моё, припозднился, вот, – про себя: «Всё собой любуешься? Да, нескоро ты поймёшь, что пора другую жизнь начать, что ты становишься пережитком прошлого, несмотря на свою молодость, моя дорогая».

– Что-то всё чаще случается подобное с тобою… Хорошо ли это?

– Служба-с, сударыня…

Сама добротная квартира эта в доходном доме не в радость Борису. Ведь ему, с его общественным положением, пристало бы приобрести особняк уже, да пока руки не доходят. Но главное, что оклад маловат. И карьера не движется уж больше, а все накопленные деньги вложил он в не им задуманное, но очень уж привлекательное дело – азартно приобретать акции! Но, всё больше политика отвлекает. И так почти каждый вечер: если не собрание на службе по поводу планов банка, финансирования сибирской дороги и прочего, то сборище в доме у кого-либо из Союза земцев-конституционалистов 5 . Вдохновенные речи этих истинных патриотов ласкают его слух уже куда более некогда милого голоска жены. Но даже показаться с женой чуть ли не княжеского рода среди этих людей было бы предосудительным. Не мог себе Борис позволить выставлять напоказ красоту молодой жены, словно правоверный магометанин. Лишь в стенах дома, да и нужно ли ему всё это «богатство природы»? Одну тоску в последнее время навевает.

5

Либеральное движение было представлено несколькими организациями. Ведущими были «Союз земцев-конституционалистов» (И. И. Петрункевича) и «Союз освобождения» П. Б. Струве.

– По-моему, Евдокия уже все яйца покрасила, а я некоторые расписала, – рассеяно замечает Настасья, поводит чарующими дымчатыми очами и удаляется в свою комнату изящно покачивающейся походкой.

– Бог в помощь этой Афдотье, – бросает ей вслед Борис.

Борис бросается к себе в кабинет и просиживает там над письмами, покуда пышная молодуха Дуня звонко не приглашает всех к ужину. «Вот опять своими талантами к миниатюре кичится. Мнит себя художницей. Без самовосхваления никак». И за постным столом молчание, лишь лёгкие, ни к чему не обязывающие замечания, вроде «не отведать ли нам на Пасху…». Вспоминалась Боре ранняя Пасха детства слегка морозной щемящей весною, когда строгие родители не давали в Страстную субботу ничего, кроме утреннего чая с сухарями, а потом до разговения после заутрени – ни маковой росинки. Даже сахар к чаю не давали, считая его пищей скоромной, мол, его перегонкой через говяжью кость получают. «Глупости какие, – вздыхал про себя Борис, – скоро всё это канет в Лету, как и сама российская монархия. Россия обязана избрать путь прогресса и всеобщего счастья и не нужно нам никаких страстных седмиц. И останется мой братец Глеб, избравший полицейскую карьеру, не у дел». Борис удаляется в кабинет, распахивает окно в желании глотнуть свежего воздуха и злобно выплёскивает в него со второго этажа вазу полную ещё живых не увядших цветов, купленных женой: «Опротивела уже вся эта постная пища, ханжество одно! Один чёрт сгниёт всё скоро». Красивое холёное лицо его искажается мучительно-растерянной гримасой.

В Великий четверг 6 Охотин Младший Номер Шесть, юный бравый ученик офицерского юнкерского

Николаевского кавалерийского военного училища 7 , выходил после исправно выстоянной в полковой церкви вечерни с чтением Двенадцати Евангелий Святых Страстей Христовых. Лёгкий ночной морозец начинал слегка сковывать питерскую весеннюю грязь. Мысли подтянутого молодого человека с едва пробившимися усиками были так же светлы и чисты, как взгляд его круглых серых глаз. Всё казалось ему ясным и понятным в этой жизни: любовь ко Всевышнему и Милосердному, как и долг перед Отчизной превыше всего, его государева служба, долг пред престарелыми родителями, затем и учёба. И весь мир рисовался ему в радужных тонах от весеннего настроения. «Пока ещё нет избранницы сердца, а хочется, но нет, не позволю себе лишний раз с бражной компанией будущих молодых офицеров куда-либо в заведение. Грех это, сперва многому научится надо, а потом уж и сердечному влечению поддаваться! Вот, должно быть, на пасхальные каникулы позволю себе на девиц московских посмотреть слегка. Отпускают меня на каникулы заранее, уважая день ангела отца». Пока что все стремления юноши в этот вечер сводились к тому, чтобы дочитать начатый роман Дюма, томившийся в его тумбочке в ожидании хозяина. Завтра же следовало отправляться в Москву. Неожиданно Аркадию Охотину повстречался старший однокашник из пятой роты Кирилл Ртищев – родственник супруги старшего брата. Чем-то не нравился ему всегда этот парень с гордым аристократическим профилем, а чем не понятно было. Он даже не был излишне надменным, или гордым, но что-то неуловимое в нём оставалось неприятным.

6

Великий (Страстной, Чистый) четверг – день смерти Иисуса на кресте; Великая (Страстная) пятница – день Его погребения; Великая суббота – воскресения.

7

Николаевское кавалерийское училище было основано в 1823 году как Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в Санкт-Петербурге. Спустя три года при школе был сформирован эскадрон юнкеров, и она стала именоваться Школой гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (в ней учился Лермонтов). С 1843 года Школа перешла в ведение главного начальника военно-учебных заведений. В 1859 году Школа была переименована в Николаевское училище гвардейских юнкеров, а в 1864 – в Николаевское кавалерийское училище. По штату в единственном эскадроне училища было положено иметь 200 юнкеров. В 1890 году в составе училища была учреждена казачья сотня (120 юнкеров) для подготовки казачьих офицеров. В училище принимали выпускников кадетских корпусов и гражданских учебных заведений не моложе 16 лет.

– Ну что, Охотин, отстояли?

– Да, а что?

– Да так, ничего. Вот и молодец. И мне бы следовало.

– Утром сходите, Ртищев.

– Видно будет. Мало что Вы понимаете ещё в жизни, милейший.

– Очень может быть, сударь, – задетый за живое неожиданной резкостью, сухо отозвался Охотин, – но мне пора, – с этими словами Аркадий резко развернулся, щёлкнув каблуками сверкающих сапог.

– Прибывший с вокзала, – бросил ему в след необычно неучтивый в тот день однокашник.

«Да что это с ним нынче? Не с той ноги встал? Всегда подчёркнуто вежлив был со всеми, даже с младшими», – и, с оттенком презрения -, «Красавчик…». «Прибывшими с вокзала» называли в Училище младшекурсников. Ртищев вложил в эти слова всё возможное презрение и Охотин почувствовал, что он хотел показать этим большее, чем только высокомерное отношение к младшему недоучке, но и к «сомнительному» недавно приобретённому дворянству Охотиных. « Да глупости всё. Просто не выспался человек» – буркнул себе под нос Аркадий и поспешил к спальне с романом Дюма. Во всей Славной школе, как с гордостью называли Училище ученики, не было более близкого Аркаше друга, чем Серёжа Бородин 8 , учащийся параллельно, тоже генеральский сын, но из уральских казаков, такого же примерно, молодого уровня дворянства. Мечтатель и ярый чтец, вроде Аркаши, именно он передал Охотину тот самый затёртый томик Дюма. Приятелям всегда было о чём поговорить, помечтать о своих рыцарских подвигах в случае войны. «Ведь кавалерия остаётся осколком былого рыцарства, тех же мушкетЕров, не так ли?! Ведь что-то ещё осталось в этих душах молодых от былого кодекса чести и рыцарства ушедших поколений? Не казаки ли новые рыцари Империи?» – рассеянно носилось в голове Охотина – «Да и не только казаки. Чем это другие кавалеристы хуже?». Бородину, после окончания, предстояло войти в состав Первой Уральской Его Величества Сотни лейб-гвардии Сводно-казачьего полка 9 и этому можно было позавидовать. Обычно Сотню называли лейб-гвардии Уральской казачьей Его Величества сотнею, или совсем кратко – Уральская Его Величества (УЕВ). Старейшей лейб-гвардейской сотней, из ныне существующих казачеств, была именно уральская с 1798 года, а потому ей принадлежало право именоваться Перовой. Император Павел, как известно, был неравнодушен к доблестным уральцам. Слава о Царской сотне ходила далеко за пределами Училища и в ряды её стремились попасть даже и не казаки. Отец как-то разговаривал на эту тему с Аркашей и велел ему забыть о Сотне, мол, не казацкого мы сословия и нечего туда лезть, каждому, мол, своё. Аркадий столкнулся с Сергеем перед самым входом в спальню, в коридоре.

8

Сергей Владимирович Бородин (1883-1946) сын генерала из уральского дворянского рода. Стал есаулом Уральской Его Величества сотни. Участник Первой Мировой войны. Был репрессирован при Сталине.

9

В 1796 году из полка чугуевских казаков для службы при дворе была выделена команда, которая вместе с донской составили Лейб-гвардии Казачий полк Павла I. В 1798 году в Гатчину из Уральского войска прибыла командированная туда приказом Павла I казачья сотня, названная Лейб-уральской сотнею, с повелением состоять особо. В 1846 Сотня переформирована в эскадрон. В 1847 году эскадрон переформирован и назван Лейб-гвардии уральским казачьим Дивизионом. В 1864 Александр II соизволил зачислить себя в список дивизиона. В 1868 году дивизион переформирован в Лейб-гвардии уральский казачий эскадрон. В 1883, в ознаменование особого монаршего благоволения, эскадрону пожалованы права и преимущества Старой гвардии, и с 1891 эскадрон назван Лейб-гвардии уральскою казачьей сотней, и кавалерийские чины и звания заменены казачьими. В 1899 году Николай II всемилостивейше соизволил принять звание шефа Сотни, которой повелено именоваться впредь Лейб-гвардии Уральской казачьей Его Величества сотнею. В 1906 году в знак благодарности за подавление волнений и беспорядков 1905 года был создан Лейб-гвардии Сводно-Казачий полк. На формирование Первой его сотни была использована Лейб-гвардии Уральская казачья Его Величества сотня.