Кошачья голова
Шрифт:
Видеть это все было невыносимо. Страшно и отвратительно.
Наверное, я тоже мог как-то помочь маме держать Алину, но вместо этого застыл в каком-то ступоре, и воздух вокруг стал вязким и плотным, вдыхать его было очень трудно. Голова сделалась чугунной, словно на нее нацепили огромный мотоциклетный шлем. Перед глазами стало как-то расплывчато.
Я сделал вдох раскрытым ртом.
Это не с нами, не с нами! Не со мной, не с Алиной!
Случайно повернувшись к старушке, вдруг заметил, как внимательно она смотрит на меня, будто взгляд ловит. Едва заметно кивнула на дверь.
Да я с радостью отсюда
Вне комнаты, кажется, и воздух был другой, легкий. Дело даже не в запахе ладана. Во всем. Меня даже подташнивало. Голову сразу от шлема освободило.
Я совсем забыл о знахарке, которая вышла за мной следом, поэтому даже вздрогнул, когда она положила мне свою маленькую и очень-очень горячую ладонь на плечо.
— Из кошачьей головы пришла. На кошачью голову сделано.
Я сначала не понял. Потом дошло.
— Но у нас нет кошек. Вообще домашних животных теперь нет. Был попугайчик...
— Ищите кошачью голову, — словно не слушая, повторила старушка, развернулась и ушла обратно в комнату, плотно закрыв за собой дверь.
Что за кошачья голова? Бред какой-то. Вспомнилась пропажа Кешки и как проклятая Палашка мучила Алину из-за одного упоминания котенка, кричала: «Птичка вкусненька, только перья гадкия! Бз-з-з!». Я опустился на корточки, прислонился к стене и закрыл глаза. Тошнота постепенно прошла.
Зачем маме было знать? Убедиться, что насланная порча убила бабушку, а теперь может убить и Алину?.. Так, что ли?
«Птичка вкусненъка, только перья гадкия! Бз-з-з!»
Не верю, что проклятая икотка заставила Алину нашего попугайчика... Даже язык не поворачивается сказать. Да, сестру рвало тогда, но ведь это и от нервов могло быть. Нельзя икотке во всем верить. Не могла Алина Кешку... Не стала бы...
Алина не смогла бы, а Палашка смогла...
— Ты, мальчик, больше не ходи с ними, не ходи. Не для тебя это. Сестра твоя опять спать будет, ты не тревожься. Ступай пока.
Бабушка Ульяна ласково кивнула мне и ушла обратно в дом, закрыв за собой дверь.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Я вышел за калитку знахаркиного участка, надвинув бейсболку на глаза, и бесцельно зашагал по улице, сам не зная куда. Как отравленный какой-то.
На заросшем пятачке у дороги резвились мелкие дети. Хоть с ними играй, ага. Я такой же бессмысленный, как этот их каженник. Слоняюсь неприкаянный, без цели и интереса. В обморок чуть не грохнулся.
Тут же увидев знакомую несуразную фигуру, я даже не удивился. Эффект дохлой лошади, не иначе. Только теперь Ленька не просто стоял, привалившись к забору, как плохо укрепленное пугало. Он двигался, но так же странно, как выглядел. Вот качнулся, будто потерял равновесие, сделал один шаг, другой. Как плохо откалиброванный механизм.
Я был готов и даже не вздрогнул, когда
— Шел, шел и нашел! И опять потерял!
Только теперь в голосе его был не истеричный надрыв, а нескрываемая злость. И глаза осмысленные, не как обычно. Я проследил за его взглядом, и увиденное меня дико напрягло: опять тот гнусный мужик, который ко мне приставал. Теперь он не просто смотрел на играющих детей. Он стоял в самой гуще малышни и сухой рукой со скрюченными пальцами придерживал лохматую голову какого-то мелкого пацана, лет. наверное, пяти. Тот не вырывался, ничего, застыл, как загипнотизированный. Что там этот стремный мужик ему говорит?
— Бадя, бадя.
Ну конечно, отлично он умеет разговаривать нормально. Со мной-то говорил... Если только действительно не гипнотизирует.
Алина ведь тоже слышала это идиотское бормотание... А мужика не видела.
Мимо меня прошкандыбал Ленька. Я и забыл про этого юродивого, уже прикидывал, как мне пацана спасать...
Так, секундочку, он что же, тоже этого мерзавца видит?
— Шел, шел и нашел! И опять потерял!
Мальчик под рукой гугнивого дернулся, словно просыпаясь, и с ужасом посмотрел сначала на мужика, а потом на меня, взглядом умоляя о помощи, но не издавая ни звука.
Ленька видел. Как и я. Другие дети вообще внимания не обращали, веселились, толкались, но, сами того не осознавая, избегали даже близко подходить к мужику, так что вокруг него и пацана образовался круг. Для толпы их приятель уже пропал. Впрочем, на этого несчастного мальчишку и раньше особо внимания не обращали. Он в гуще играющих ребят подбегал то к одной группке, то к другой, но его не то чтобы отталкивали или специально игнорировали, просто им было все равно. Вроде бы и в компании детей играл, но не вместе, а рядом. Бывают такие одинокие дети, которые регулярно тусуются во дворе, всех знают, а в итоге никто даже не помнит, как их зовут. Этого мальчишку так же не замечали. А теперь его вообще не видели. Только я видел. И Ленька.
Вот как он уводит детей. Его просто никому, кроме жертвы, не видно. А почему мы видим? Потому что такие же ненормальные? Потому что нас однажды пытались увести?
Каженник рывками, с трудом, но без остановки двигался к гугнивому. Вообще-то я мог гораздо быстрее добежать и если не толкнуть мужика, то хотя бы вырвать у него ребенка. Я и должен был так поступить. И хотел. Но вместо этого даже двинуться не мог. Ноги как свинцом налились, как в дурном сне, когда хочешь бежать, а воздух становится плотным, ватным.
А Ленька шел.
Сухорукий поднял свое страшное мертвое лицо, зашатался, убрал руку с головы пацаненка. Но лишь когда Ленька добрался до толпы мальчишек, гугнивый дернулся неприятно, развернулся и двинулся прочь, будто ни при чем.
Я смотрел, как он волочит ноги, оставляя борозды на пыльной дороге. Каженник тут же остановился, как на невидимую преграду наткнулся.
Чуть не уведенный пацан очнулся и тут же включился в игру приятелей, словно и не случилось ничего. С веселым смехом погнался вместе со всеми за мячом, точно так же, как раньше. Дети вообще никак не реагировали на Леньку, но не потому, что не видели, как бадю-бадю. Видели. Просто привыкли, как к окружающей среде.