Кошачья Свара. Мадрид, 1936
Шрифт:
– Простите меня, Энтони, мне не стоило так подшучивать над вами. Я уже говорила вам в первый день, что у всех нас нервы напряжены до предела, и это делает нас невнимательными. Что касается этой чертовой картины, то я не возражаю против того, чтобы увидеть, как она превращается в пепел. Я говорила вам это на днях и повторяю сегодня: настоящая она или поддельная, оставьте эту картину в покое. И прекратите страдать по ней: она в надежном месте. Вы можете спокойно уйти.
– Я могу увидеть ее еще раз?
– Вы упрямее, чем мул. Хорошо, я провожу вас в подвал. Пойду поищу ключи и что-нибудь теплое: в подвале лютый
Серьезность слов не соответствовала ее настроению, которое казалось скорее насмешливым, чем взволнованным. Она вышла из приемной с легкостью подростка, и Энтони пробормотал сам себе: какая она молодая и прелестная! Ей не стоило впутываться в эту историю. И всё же она в нее ввязалась, и я тоже.
Пакита вернулась тотчас же. Убедившись, что их никто не видит, они пересекли коридор, в дальней части которого, под лестницей, ведущей на верхний этаж особняка, оказалась низенькая дверь. Пакита выбрала из связки большой черный ключ и заметила, вставляя его в замочную скважину:
– Этот ключ всегда напоминает мне сказку о Синей Бороде. В Англии ее знают?
– Да, конечно, только мы его зовем Bluebeard, - отозвался он, оценивая тем временем на глаз толщину двери.
За дверью начиналась лестница, спускающаяся в подвал. Пакита повернула выключатель. Когда они ступили внутрь и Пакита закрыла дверь за спиной, их словно укутала полутьма. Единственный свет проистекал от голой лампочки, подвешенной к потолку подвала. Поток холодного воздуха из подвала приносил запах пыли и нафталина. Энтони снова надел пальто, которое держал в руках. Пока они медленно спускались по узкой лестнице, Пакита рассказывала:
– Подвал - часть первоначальной конструкции здания. Его сделали, чтобы служил не винным погребом, а жилищем для слуг. По этой причине он защищен от влажности и затопления. Также здесь нет ни крыс, ни вредных насекомых. В противном случае, мы не использовали бы его для хранения мебели. Тем не менее, картина всегда находилась в другом месте. Мы перенесли ее сюда совсем недавно.
Тем временем они оказались в просторном помещении, битком забитом мебелью. Накрытая покрывалом картина стояла на том же месте.
– Кто ее перенес?
– спросил Энтони.
– Она, должно быть, тяжелая.
– Не знаю. Слуги моего отца, думаю, с должными предосторожностями и не видя, что они переносили: картина была упакована. Уже здесь, в подвале, мы с отцом ее распаковали и накрыли покрывалом. Ее видели только мы, а теперь еще вы.
– Помогите мне поднять покрывало, - попросил он.
– Ни за что на свете я не хотел бы повредить полотно.
Вместе они скинули покрывало. Энтони не произнес ни слова и не выказал никаких эмоций. Он только пристально рассматривал картину, приподняв брови, прищурив глаза и сжав губы. В могильной тишине подвала было слышно его глубокое и равномерное дыхание. Пакита разглядывала его и не могла устоять перед магнетизмом, идущим от человека, когда он, забыв обо всём вокруг, направляет всю свою энергию на предмет, который знает, ценит и уважает. Они стояли так довольно долго. В конце концов, англичанин словно бы очнулся ото сна, улыбнулся и небрежно произнес:
– Состояние хорошее. Ни полотно, ни рисунок не получили непоправимых повреждений. Ничего такого, что не могла
– Вы по-прежнему думаете, что это оригинал?
– Да. Как случилось, что в вашей семье оказалась столь важная работа? Если вы знаете.
– Не всё. Как я уже сказала вам в первый день, у меня нет особого интереса к живописи. Должно быть, она досталась нам по наследству от какой-либо боковой ветви семьи. Как и любая знатная семья, мы обладаем родственными связями со всей испанской аристократией. Наше генеалогическое древо - сущая неразбериха. Это объясняет многое из нашего наследия и большинство наших недугов.
– И каковы ваши недуги?
– Обычные: эгоизм, апатия, высокомерие и недостаток здравого смысла.
– Боже... Кто еще знает о существовании этой работы?
– Никто. Каким бы странным это ни казалось, но на протяжении нескольких поколений существование картины хранилось в секрете. Определенно, из-за ее темы. В дополнение к тому, что я уже сказала, мы еще скромные и святоши.
– Но она была внесена в записи, - проронил Энтони.
– Да, ее первые перемещения должны быть описаны. Последовательное наследование должно было проходить тайно, без официальных объявлений, по очевидным причинам. Если эти документы существуют, то находятся в каком-либо архиве на чердаке какого-нибудь дома, бог знает, какого именно. Со временем их могут обнаружить, но я сомневаюсь, что они увидят свет именно тогда, когда нужно. Сейчас, к несчастью, мы полагаемся лишь на ваши догадки. Вам не холодно?
– Да, довольно холодно. Но мне нужно время. Вы могли бы оставить меня одного?
– Не может быть и речи. Почему вы не говорите, о чем думаете?
– Я расскажу вам это с огромным удовольствием, когда мы выйдем отсюда. Я очень благодарен вам за то, что вы позволили мне ее увидеть и посвятили мне свое время.
– Не благодарите, - возразила девушка.
– Я тоже попрошу вас об услуге.
– Вы можете на меня рассчитывать, если это в моих силах, конечно, - отозвался Энтони.
– И разъясните одно мое сомнение. Какой-нибудь из ваших предков занимал важную должность в Италии?
– Однажды я слышала, что один из предков по отцовской линии был кардиналом. Вам это поможет?
– Думаю, да. Накроем картину.
Они вновь укутали полотно покрывалом. Когда они уже собирались уходить, лампочка на потолке начала мигать и погасла, оставив их в полнейшей тьме.
– Вот ведь дрянь!
– хладнокровно произнесла Пакита.
– Расплавилась лампочка. Или началась еще одна проклятая забастовка. Могут пройти часы, прежде чем вернется свет; если мы не выйдем отсюда, подхватим воспаление легких. Не двигайтесь, можете ушибиться. Дайте мне руку и попытаемся дойти до двери в сад. Я знаю подвал лучше вас.
Англичанин легко нашел руку девушки. Рука была холодная, и он с силой ее сжал.
– Вы не боитесь темноты?
– спросил он.
– Как и все остальные, - ее голос был твердым.
– К тому же я не одна.
Они продвигались как можно медленнее, осторожно переступая ногами. В темноте холод стал еще более лютым, а время, казалось, остановилось.
– На ощупь все кажется более далеким, - произнесла Пакита.
– Идите осторожно, не сбейтесь с пути, а то мы окажемся в каком-нибудь шкафу.