Кошачья Свара. Мадрид, 1936
Шрифт:
– Нет. Вы задержаны за участие в неразрешенном митинге. Вас проводят в тюрьму Управления и в свое время мы решим, передать ли вас в распоряжение суда или же, учитывая ваше положение иностранца, депортировать. Капитан Коскольюэла вас сопроводит. Не вижу необходимости в присутствии агентов. Завтра мы займемся антропометрической карточкой. В такое время здесь вряд ли остался кто-то, кто может сделать фотографии.
– Как! Вы сажаете меня в тюрьму?
– воскликнул Энтони.
– Но я даже не поужинал!
– Как и мы, сеньор Вителас, - ответил ему подполковник.
Глава 24
Проснувшись,
В конце концов, взвесив все "за" и "против", он пришел к выводу, что поступил правильно; во всяком случае, не сделал ничего недостойного. Во-первых, во всей этой истории он оказался замешан лишь косвенным образом: у него не было никаких причин играть на стороне какой-либо из враждующих партий Испании; это была не его страна, и он имел довольно смутное представление о том, что, собственно, происходит. Те же сведения, которыми он располагал, были весьма отрывочны и, мягко говоря, не вполне объективны.
В принципе, он скорее склонялся в пользу представителей существующей власти, но, с другой стороны, выдвинутые фалангистами аргументы тоже были вполне резонны. Он был наслышан о вороватости правительственных чиновников, злоупотребляющих своими полномочиями; в то же время, фалангисты с их отвагой и бесшабашностью молодости внушали ему безусловную симпатию. Не говоря уже, разумеется, о Паките: сможет ли она простить его, если он предаст Хосе-Антонио и ее собственную семью, ценой этого предательства спасая собственную шкуру?
И, наконец, что будет с картиной, скажи он правду? Очевидно, правительство сможет разыскать лазейку, чтобы завладеть ею и поместить в музей Прадо. Это станет событием мирового масштаба, а об Энтони никто даже не вспомнит. И из всех мрачных предчувствий именно это терзало его больнее всего.
Но все эти раздумья так ни к чему и не привели. Отрицая всё на допросе у начальника службы госбезопасности, он, в сущности, лишь тянул время, чтобы поразмыслить, однако раздумья подтвердили самые худшие опасения, и теперь он почти принял решение. Они не выпустят его отсюда, если он в обмен на свободу не предоставит им сколько-нибудь значительной информации. Но что он может им рассказать? Любую ложь они тут же раскусят, и всё обернется еще хуже: его противники отнюдь не были дураками. Даже если он скажет им правду, это мало поможет. Ему нечего им предложить; если он раскроет планы герцога, каковы бы они ни были, ему самому это мало что даст: в лучшем случае его ждет позорная высылка из страны, в худшем - долгие судебные процедуры и тюремное заключение. Мысль о том, что он может попасть в испанскую тюрьму, заставила его содрогнуться: даже если ему и посчастливится пережить подобное испытание, его дальнейшая жизнь, карьера и репутация будут погублены безвозвратно.
Голод и усталость, дававшие себя знать после столь долгого дня, насыщенного событиями,
Когда Энтони наконец уснул, побежденный сильнейшей усталостью, ему приснился на удивление приятный сон: он находился в Лондоне, гулял по Сент-Джеймскому парку под руку с прекрасной женщиной, которая была то Пакитой, то Кэтрин, его бывшей возлюбленной. Стояло чудесное весеннее утро, и в парке было очень многолюдно. Проходя мимо, все гуляющие, мужчины и женщины благородного облика, приветствовали их с несвойственной англичанам эмоциональностью. Некоторые даже останавливались, чтобы похлопать его по плечу или заговорщицки толкнуть локтем. В этих фамильярностях Энтони ощущал общее желание вынести его любовные связи на публику: благородное лондонское общество благословляло его греховные отношения и открыто показывало свое одобрение. По пробуждении воспоминания об этой безмятежной, но иллюзорной прогулке лишь удвоили его страдания: злая фантазия представила ему в виде реальности то, что никогда не могло стать таковой.
С наступлениям утра подвалы Главного управления понемногу стали наполняться звуками; до него доносились приглушенные голоса, шаги, стук дверей. Однако о нем самом так никто и не вспомнил, словно все напрочь забыли о его существовании. И это угнетало его сильнее, чем откровенные угрозы. Голод и жажда сделались совершенно невыносимыми.
К десяти часам утра его покинули последние силы, и он решил сдаться. В верхней части массивной деревянной двери камеры имелось небольшое квадратное окошко, забранное двойной решеткой. Энтони приник к этому отверстию и громко закричал, привлекая внимание охранников. Но, поскольку никто не откликнулся, ему ничего не оставалось, как умолкнуть. Спустя какое-то время он вновь попытался позвать охрану - и вновь безуспешно. Лишь после третьей попытки кто-то грубо спросил, в чем дело.
– Пожалуйста, сообщите подполковнику Марранону или капитану Коскольюэле, что арестованный вчера утром англичанин готов к переговорам. Они поймут. Во имя всего святого, поторопитесь!
– Хорошо. Подождите здесь, - ответил охранник, как будто у Энтони были другие варианты.
Ожидание продлилось более часа, на протяжении которого Энтони успел погрузиться в самую бездну отчаяния. Его больше не заботило, что скажет Пакита или кто там еще, и даже унизительная депортация казалась ему теперь благом; уж лучше любые унижения, чем эта неопределенность. Но вот, наконец, лязгнул замок, дверь открылась, и на пороге появилась внушительная фигура конвоира с карабином через плечо.
– Пойдемте.
С трудом волоча ноги вслед за охранником, Энтони проделал тот же сложный пути, что и накануне. Прибыв к двери кабинета, охранник и заключенный остановились, охранник открыл ее и отошел в сторону. У англичанина закружилась голова из-за перенесенных мучений и стыда за то, что он собирался совершить. Он вошел, не смея оторвать глаза от пола, и остался стоять, пока не услышал из-за спины знакомый голос.
– Во имя всего святого, Уайтлендс, неужели это вы? Могу я узнать, в какие неприятности вы влипли?
– Паркер! Гарри Паркер!
– воскликнул Энтони.
– Слава богу! Как вы меня нашли?
– Это не составило большого труда, - ответил молодой дипломат.
– Я отправился в вашу гостиницу, и портье мне сказал, что вас еще утром доставили сюда. Во имя всех демонов в аду, Уайтлендс, мне пришлось организовать поистине международный скандал, чтобы вас отсюда выпустили. Что вы на этот раз натворили? Вы стали для них врагом народа номер один.
– Это долго рассказывать.
– Тогда ничего не говорите. Мы должны спешить. Нас ждут.