Кошечка в сапожках (сборник)
Шрифт:
— Это на тебя похоже, — пожал плечами Блум.
— Разве убийца менее прозорлив?
— Не знаю, чего он там мог понимать, а вообще-то может оказаться, что убийца — дама. Логика преступников отличается от нормальной. Поверь мне, редко можно встретить четкий план убийства. Обычно убивают спонтанно. Агата Кристи — чтение для душегубов. У них с мозгами порядок. Хотя как раз в данном случае классического подражательного убийства преступник был сумасшедшим. Я не исключаю многократного повторения подобных убийств, он будет действовать, пока мы его не остановим. Ему от меня не уйти, Мэтью, клянусь. Я докажу
— Я обещал, что этого не будет, — произнес Мэтью.
— А не надо было обещать, — усмехнулся Блум.
Они договорились встретиться в маленьком баре «Майами Дели» на Сабал-Кей. День был жаркий, градусов под сорок, а в баре, как сообщила официантка, барахлил кондиционер. Уоррен предложил поискать другой бар, но Ник Олстон отказался — ему жара не помеха. Они заказали кофе и яичницу с беконом. За соседним столиком возле окна сидела упитанная дама в розовых шортах и розовой футболке и обмахивалась меню. За окном по направлению к общественным пляжам Сабала двигалась машина. Олстон с аппетитом поедал яичницу.
— Что тебе на этот раз нужно?
— Компьютер, — сказал Уоррен.
Он придерживался того правила, что если обращаешься к кому-нибудь за услугой — выкладывай просьбу сразу, а не ходи кругами. Это экономит время, а иногда даже вызывает уважение. Он сказал Олстону по телефону, что нуждается в его помощи. Олстон неохотно согласился встретиться, но намекнул, что на сей раз хотел бы получить деньги вперед. Однако теперь Олстон что-то не торопился приступать к делу. Выглядел он неважно.
Его трудно было назвать красивым от природы, но сейчас белки его карих глаз избороздили красные прожилки, грубое лицо было одутловатым и обрюзгшим, грязные соломенные волосы торчали клоками, на щеках пробивалась щетина, и было по всему видно, что с утра он уже прикладывался к бутылке. Было только десять часов, а от него сильно несло алкоголем. Он пробормотал что-то насчет выходного, но Уоррену показалось, что он дружит со спиртным и в рабочие дни.
— Как поживаешь, Ник? — спросил он.
— Тебе что до этого! — огрызнулся Олстон.
— У тебя все в порядке?
— Как видишь, — произнес он, не поднимая головы от тарелки. Он механически повторял одни и те же движения: ребром вилки отделял кусок яичницы и отправлял его в рот. — У Фрэнка в отделе новый парень, — наконец произнес он.
— Как он?
— Вроде ничего.
Он продолжал жевать. Уоррен знаком попросил официантку принести еще кофе. Это была невзрачная блондинка с потрясающими ногами, что подчеркивалось юбкой минимальной длины. Уоррен и Олстон оба обратили внимание на ее ноги, не заметить их было просто невозможно.
— Прикрыть бы ей флагом лицо, — сказал Олстон. — И оттрахать как следует.
Это была старая шутка, но Уоррен улыбнулся.
— Он патрулирует сейчас на второй машине в этом районе, — сказал Олстон. — На той, на которой раньше работал Чарли Маклин. Мы выезжаем по одному, ты же знаешь, но в округе курсируют две машины, чтобы в случае чего можно было получить поддержку. Я пока еще не особо хорошо его знаю, но это не Чарли Маклин, это уж точно.
— Ты долго работал с Чарли?
— О, Господи,
Он говорил о нем как о живом.
— Должно быть, очень тяжело терять партнера, — посочувствовал Уоррен.
— Да уж. Мы с ним очень ладили. Я бы не задумываясь доверил Чарли свою жизнь, да черт побери, о чем это я, сколько раз моя жизнь зависела только от него, не счесть, — кивнул он, поднося ко рту чашку кофе.
Уоррен какое-то время присматривался к нему.
«Настало время воспользоваться моментом», — решил он.
— Ты стал много пить? — спросил он.
— Есть немного, — ответил Олстон.
— Надо тебе бросать, — сказал Уоррен.
— Тебе-то что до этого?
— Да так.
— Ну и отцепись от меня.
— Я подумал, может, я смог бы тебе помочь, — произнес Уоррен.
Олстон поднял на него глаза.
— Да брось ты, — отмахнулся он.
— Я серьезно. Если я могу для тебя что-нибудь сделать…
— Да ладно, мы ведь почти незнакомы. С какой стати ты будешь со мной возиться?
— Не люблю смотреть, как другие попадают в беду.
— У меня все в порядке.
— Ты уже с утра принял, да?
— Ерунда какая, о чем речь! А ты что, проповедник, что ли?
— Просто хочу тебе помочь. Позвони мне, хорошо? Если тебе захочется с кем-нибудь поговорить, просто набери мой номер.
— Ладно, — смутился Олстон.
— Позвони, вместо того чтобы хвататься за бутылку, — повторил Уоррен.
— Да что там, я и правда пристрастился к спиртному, — передернул Олстон плечами и отвернулся. На другом конце зала обладательница пары шикарных ножек наливала кофе упитанной клиентке.
— Ты видел когда-нибудь такие ноги? — спросил Олстон.
— Никогда.
— Хоть сейчас на конкурс красоты.
— Действительно, — улыбнулся Уоррен.
— Откуда такие берутся, — восхищенно покачал головой Олстон.
Какое-то время мужчины молча разглядывали великолепные длинные ноги официантки.
— Иногда задумаешься над тем, что случилось, — начал Олстон, — ведь я даже не предполагал, что стану тосковать по нему, понимаешь? Чарли… Мы ведь всегда завтракали с ним вместе, потом раза два-три за смену встречались где-нибудь за кофе, после дежурства могли распить бутылочку под разговоры о жизни. Болтали обо всем. О женщинах, о работе, о своих планах… Так хорошо, когда есть кому душу открыть. Ведь наша работа муторная, все так надоедает. Сил нет смотреть на все эти безобразия. А тут еще наркотики! Читал сегодняшнюю газету? Фигня это! Прокурор поймал какую-то вшивую банду торговцев наркотиками и думает, что дело в шляпе. Я бы мог его захватить с собою в ночное дежурство, чтобы он увидел, что это дело бесполезное.
— Они хотят вывести из игры наркобаронов, усадив их за решетку, — предположил Уоррен.
— На борьбу с наркотиками отпускаются такие крохи, — посетовал Олстон. — Я пытался объяснить это своей подружке, она работает у нас диспетчером и немного разбирается в нашей работе. Но всего-то она не знает, того, чем мы занимаемся день и ночь. Это поймет лишь партнер.
— Конечно, он испытал все на своей шкуре, — согласился с ним Уоррен.
— Ведь иногда выезжаешь на дежурство с ощущением своей бесполезности, того, что ты не в силах ничего изменить.