Кошечка в сапожках
Шрифт:
— Вы ее убили? — спросил он.
Этот же вопрос он задал ему при их первой встрече.
— Нет, — ответил Маркхэм.
Тот же ответ.
— Как мне в это поверить? Вы сказали, что этот фильм может принести восемь-девять миллионов прибыли, а вместе с видеокассетами и того больше. Так как же я…
— Я любил ее. Зачем мне ее убивать? Это было для нас выходом. Этот чертов часовой магазин… — Он покачал головой. — Прю делала грошовые фильмы. Даже тот, что получил премию, — сколько, вы думаете, там осталось после уплаты всех налогов? Десять тысяч? Пятнадцать?
— Может быть, затем, чтобы получить все.
— Нет, — ответил Маркхэм, — я любил ее.
— Но почему вы мне сразу не рассказали про все это?
— Я не думал, что вам следует знать о фильме.
— Вы не сообразили, что это может оказать какое-нибудь воздействие на дело?
— Я не хотел, чтобы это всплыло.
— А почему?
— Ну, фильм… дорогой, вы же понимаете.
— Да, вы сказали мне. Он стоит восемь или девять миллионов долларов.
— Или больше.
— Поэтому вы решили не говорить об этом своему адвокату?
— Это не имело отношения к убийству.
— Вы об этом не можете знать. Почему вы скрыли такое важное…
— Потому что я… Я подумал… Я подумал, что, если Джейк найдет кредит… тогда… когда вы меня вытащите… Я поеду к нему. И мы сделаем фильм, найдем дистрибьютера…
— Без Прю?
— Да, без нее. Мы найдем людей, которые завершат дело. Смонтируют и все что нужно. У нас остался негатив, так что это не проблема. Прю убедилась, что он вернулся из лаборатории. Так что если меня оправдают…
— Делани захватил фильм с собой в Мексику?
— Нет.
— Вы сказали, что планировали использовать фильм как совместный?
— Как только он найдет нужных людей. Мы собирались показать им фильм. Когда приедем туда.
— Вы планировали взять фильм с собой?
— Да, таков был наш план.
— Тогда вы знаете, где он, — заключил Мэтью.
Маркхэм ничего на это не ответил.
— Вы знаете, где фильм? — снова спросил Мэтью.
Ответа не последовало.
— Вы знаете?
Маркхэм кивнул.
— Где? — спросил Мэтью.
Он припарковал машину на стоянке возле оштукатуренного здания с белоснежным фасадом и дюжиной красных дверей. На стоянке было шесть желто-зеленых фургонов, на каждом из которых было нанесено название компании — «Франклин Мувинг энд Сторедж» и рисунок, изображающий человека в коротких штанах, запускающего воздушного змея. Под башмаками человека была надпись: «Франклин! Быстрее молнии!» В дальнем конце здания из окон доносилась музыка. Мэтью прошел по дорожке к красной двери, открыл ее и попал прямо на вечеринку, которая была, судя по всему, в самом разгаре.
Там находилось не менее двух десятков молодых девушек, одетых менее элегантно, чем дамы на «Балу Снежинок», но все же в вечерних туалетах и туфлях на шпильках. Мужчин в помещении было как минимум вдвое больше, все в разнообразной одежде — от костюмов до джинсов с рубашками, словно
Когда Мэтью вошел, над дверью прозвенел звонок. Трудно было поверить, что кто-то смог его услышать сквозь шум голосов, но женщина в тесной зеленой юбке и красной маечке, оторвавшись от бара, повернулась к нему и произнесла:
— А вот и подкрепление!
Она подскочила к нему быстрее молнии, стуча — щелк-щелк — каблучками, с улыбкой на лице, краска на губах до ушей, светлые волосы отброшены за ухо. Кожа бледная, щеки горят. Высокая, хорошо сложена, походка легкая, как у танцовщицы. Он заметил и длинные ноги, не оставив без внимания и упругую грудь под красной маечкой. Наверное, лет тридцать. Еще видно, что изрядно выпила.
— Кто бы ты ни был, заходи, — сказала она, — у нас не хватает шикарных мужчин, — она протянула руку. — Марси Франклин, — произнесла она, — я тут главная.
— Мэтью Хоуп, — произнес он, беря ее за руку.
— Ты знакомый Гарри? — сразу же спросила она.
— Да, я играл Гарри Слейда в колледже.
— Во! — сказала она. — Ну ты даешь! А скажи-ка, что ты думаешь о Бергмане?
— Об Ингрид или об Ингмаре?
— Ух ты! Мне кажется, я уже влюбилась, — воскликнула она, — я в Калузе только шесть месяцев, приехала из Нью-Йорка, чтобы заняться делом после смерти отца, и мне до чертиков не хватает собеседника. Я уже созрела, чтобы позвонить в службу милосердия. Ты женат?
— Разведен, — ответил он.
— Отлично, — сказала она, — вот это да! Не иначе тебя Санта-Клаус принес!
Мэтью улыбнулся.
— А скажи-ка мне, — продолжала Марси, — все ребята, с кем я встречаюсь в этом городе, почему-то говорят только о футболе. Я их спрашиваю: «Как вам „Джинджер и Фред“?» — а они отвечают, что не смотрят старинных мюзиклов. Я им: «Феллини, Феллини», а они мне, что терпеть не могут итальянскую жратву, если только это не «Пицца-Хат». Я им: «Что вы думаете про „Поцелуй женщины-паука“?», а они мне говорят, что не знакомы с такой. Я им: «Ладно, как насчет „Пурпурного цвета“?», а они мне: «Мы больше любим красный». Жуть! А ты любишь кино?
— Да.
— Хочешь, сходим в кино сегодня вечером? Подумай и не вздумай потом отказываться. Мне в следующем месяце стукнет тридцать три, я люблю высоких кареглазых брюнетов. Я чувственна и умна, некоторые считают, что я — высший класс. Предпочитаю дорогие рестораны и клевые тачки, Бетховена и…
— Ты напоминаешь мне героев «Деревенского голоса», — произнес Мэтью.
— О, Боже, я точно влюбилась, — сказала она, — он знает даже «Деревенский голос»! Ты тоже из Нью-Йорка?