Кошк и Солнц
Шрифт:
– Вот что… – Кошк прищуривается, смотрит на Солнца, – ты вот все город свой ищешь… которого нет…
– Ищу.
– А у меня этих городов, как видишь, вагон и маленькая тележка… Думаю, ты не откажешься от маленького уютного городка…
Солнц не верит, Солнц сомневается, Солнц чует какой-то подвох, ну не может быть все так просто, все так гладко, не может, как так можно взять и подарить детство…
А вот так, говорит Кошк, можно взять и подарить, выбирай любой.
Солнц теряется, Солнц не знает, что выбрать, хочется и тот, и другой, и третий, – наконец, выбирает себе городок со старой заброшенной мельницей на холме, с богатым особняком на окраине, в котором живут странные люди, с кофейней, где подают пироги с начинкой из лета,
…Солнц просыпается, спохватывается – ему что-то снилось, какой-то странный сон, как будто он ездит с кем-то по бесконечным дорогам, ищет что-то… что-то… ладно, неважно, этот сон совсем неинтересный был, то ли дело вчера снилось, как Солнц над городом летал, а теперь скорей, вставать, столько всего сделать надо, перво-наперво позавтракать на террасе, а там уже Звезд в гости заглянул, мама Солнцева ему чай наливает, Солнц вспоминает, а я тебя во сне видел, мы ездили куда-то, не помню, куда. Звезд загадочно улыбается, оглядывает утренний летний городок, из которого ему предстоит высосать все детство до последней капли, оставить только опустошенные руины…
Темнота боится темноты
…темнота в нашем доме боялась темноты – поэтому всегда просила оставлять в комнатах хоть немного света. Мне это «немного света» вылетало в копеечку, но я не хотел обижать темноту. Я оставлял в комнатах маленькие фонарики, и темнота смотрела на них из самой себя, когда пряталась по углам. Я гасил свет только в спальне, потому что не мог заснуть, когда где-то мерцал фонарик – но там темнота не боялась, потому что рядом спал я. и темнота устраивалась у меня в ногах, сворачивалась калачиком, посапывала во сне.
Когда наступала ночь, темнота пряталась в доме, выходила только лунными ночами, скрывалась под сенью деревьев, таилась в кустах. А вот в безлунную ночь темноту было не выманить из дома никакой силой.
Тем более странно мне было, когда я заблудился ночью в лесу – хотел сократить путь, вместо этого заплутал – и темнота поспешила спасать меня. Я не поверил себе, когда увидел её в лесу, темнота бросалась мне на грудь, облизывала лицо, махала хвостом, вела меня к дому. До сих пор не могу поверить, что темнота не побоялась темноты и пошла искать меня – тем не менее, это было так…
Окно напротив
Из окна в номере была видна стена соседнего дома – это было тем более странно, что никакого дома рядом с гостиницей и близко не было, старинный особняк, где я остановился, возвышался на обрыве над морем, а вокруг расстилалась вересковая пустошь. Тем сильнее возмутила меня эта стена из окна номера – зря я, что ли, выбирал гостиницу с видом на море, чтобы теперь смотреть на стену. Я высказал свои претензии администратору, на что тот пожал плечами и ответил, что все номера заняты, и сделать они ничего не могут, и вообще, я платил за номер, а не за вид из окна, а вид из окна никто не обещал, ну и что, что на пустоши стоит дом, вы покажите, где на сайте гостиницы написано, что вид из окна, то-то же, нигде, так что нечего тут, и вообще, скажите спасибо, что вас не просят за стену доплачивать. Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться в номер и занавесить штору, чтобы не видеть стену. Я был так поражен, что даже не удивился, почему люди в отеле так спокойно говорили по стену, которой просто-напросто не могло быть.
Иногда по вечерам в стене появлялось окно, и приходилось занавешивать шторы плотнее, чтобы не видеть бьющий из окна свет, и чтобы люди в окне меня не заметили. На мою беду любопытство оказалось сильнее меня, и я сам начал потихоньку разглядывать силуэты в окне,
Не помню, когда я понял, что наблюдаю за самим собой – кажется, на третий или на четвертый вечер. Меня оказалось как минимум трое – один намного моложе, чем я сейчас, совсем еще мальчишка, ко мне приходила женщина с сиреневыми волосами, женщина, которую в этой своей жизни я не знал. Когда она приходила, я закрывал шторы, чтобы не подглядывать за собой и за ней. Второй я день и ночь возился с какими-то чертежами, которые никак не мог завершить, – это я был, казалось, чуть старше меня настоящего. Третий я был почти старым, мне даже неприятно было, что где-то когда-то я доживу до таких лет, располнею, буду посиживать в кресле у окна с чашечкой кофе. Глядя на такого себя, я даже пообещал себе, что никогда-никогда в жизни таким не стану, уж не знаю, что я сделаю, но только не это, не это, не это, не так, не так, не так, хоть бы бегать начать по утрам или перестать обжираться на шведском столе, или еще что.
Все три я менялись попеременно, я никогда не знал, какой я буду на этот раз, и в какой вечер я умру. Все три я умирали по-разному: – к первому я приходил чопорно одетый мужчина, должно быть, муж женщины, заводил удивительно спокойный разговор, потом стрелял три раза, тоже удивительно спокойно – два раза мне в голову, третий раз в голову жены.
Ко второму я приходил неприметный человечишко, долго ругался о чем-то, я не слышал, о чем, показывал на чертежи, требовал что-то, я не соглашался. Мне становилось страшно, когда я в порыве ярости бросался на человечишку с чем-то острым, режущим – и я никак не ожидал, что он окажется проворнее меня, перехватит мою руку.
С третьим я и вовсе все было жутко – когда на город падало что-то, не пойми что, темнота ночи озарялась ослепительной вспышкой, а потом не было ничего, только обугленные руины, в которых напрасно я искал свои останки.
Проще всего было задернуть шторы и не смотреть. Не спрашивать себя, что это такое, как это, почему это. Просто. Не смотреть. Не спрашивать. Задернуть шторы. Спать. А не караулить окно напротив, ждать какого-нибудь из трех вечеров, когда…
Я еще долго думал, какой вечер мне выбрать, почему-то казалось, что мне не позволят проникнуть во все три реальности, хоть бы в одну дали попасть. Я решил выбрать мир с чертежами – но он как назло перестал мне попадаться, как будто смеялся надо мной. Мне не оставалось ничего кроме как выждать появления хоть какого-нибудь вечера смерти, как я называл их про себя. Вечер смерти выдался неудачный, третий, – мне меньше всего хотелось спасать себя третьего, хотя, если разобраться, я третий как раз не сделал ничего плохого, за что меня можно было бы ненавидеть. Я открыл окно, прикидывая расстояние до соседней стены…
…тело найдено на камнях у берега, предположительно, выбросился из окна своего номера…
– …надо же, получилось у вас.
– А вы еще сомневались?
– Ну… как-то даже не представлял, что можно вот так заставить человека из окна выброситься…
– Да без проблем, как видите.
– Ну что же… а еще одного можете?
– Опять же – без проблем.
– Вот и прекрасно… принимайте заявочку…
Филе из фильма с филином
Это не книга, думает Родригес, глядя на бегущие по траве маленькие ножки.
Это не книга, думает Родригес, слыша короткий смешок.
Кто-то бежит там, ножками, по траве, кот-о коротко смеется, исчезает в глубине сада, когда-то заботливо заброшенного, а теперь вернувшегося к своему первозданному виду, – трава аккуратно подстриглась, деревья стали конусообразными, кусты круглыми, на клумбах пробились розы. Дайте саду время, и он снова станет самим собой.
А это не книга, думает Родригес. Книги вон, играют на лужайке. Родригес окликает их, книги бегут в дом – кто-то научил их не доверять незнакомцам.