Кошка колдуна
Шрифт:
– Я говорила тебе, что альфары вероломны? – Кайлих сладко зевнула. – Велунд не помнит добра, хоть угождай ему, хоть нет. Посему я избрала иной путь.
– Какой?
– Узнаешь со временем. Спи уже.
– Погоди. А с Хелен, с той, самой первой, что стало? – не унимался любопытный Маклеод.
– Померла, вестимо. Она же христианкой была, в спасение души верила, а наш Ярл хотел ее в Альвхейм забрать, сделать нечеловеком. Думал, она перебесится, позлится да и привыкнет. Она же, в свою очередь, мечтала, что возлюбленный примет крещение и обретет душу. В итоге каждый остался при своем, как оно всегда и бывает.
Кеннет
– А теперь?
– Теперь-то? Альфкель страдает и тоскует, а чтобы ему не одиноко было делать то и другое, заставляет страдать и тосковать всех вокруг.
– И потому живет среди людей?
– Да кто только среди людей не живет. Вас много, вы на многое пригодны – хоть жрать вас, хоть играть вами, хоть любить. Да ты теперь, – сида зевнула еще слаще, – сам все увидишь.
Причмокнула совсем по-детски губами и засопела на хозяйской перине, словно ничего не произошло. А Кеннету не спалось поначалу. Заскрипела и хлопнула дверь – это ушел бродить в ночь изгнанник Альфкель, и тихонько всхлипывающая до сих пор Ленэ разрыдалась в голос. Самое бабье дело – слезы лить, когда ничем другим горю не поможешь. Там, где мужик, смертный или нелюдь, примется смерти искать, женщина отрыдает и отмолит у Пресвятой Девы. Так уж заведено.
Бить ее альфар не бил, а жила Ленэ Пятая все ж таки в достатке, что немаловажно. И перина у нее на гагажьем пуху, к слову.
Когда вернулся хозяин, Кеннет не слышал, проспав аж до самой мессы. А сида, когда родич только сунул в горницу заспанную рожу, успела и в баню сходить, и отобедать в компании Альфкеля, и дознаться от него разных новостей, в основном для нее неутешительных.
– Придется нам тут задержаться дольше, чем хотелось бы, дитя, – проворчала она.
Но Кеннет, напротив, порадовался, в Чертоги к сородичам хозяина его не тянуло пока.
– Значит, я могу осмотреться как следует? Похожу, посмотрю, как люди в Норге живут. Интересно же!
– Как тебе будет угодно. Я помню, ты хотел к обедне сходить, совершить эти ваши странные обряды…
– Причаститься и исповедаться, – напомнил он забывчивой на такое сиде. – Так и сделаю.
Набожностью Маклеоды никогда не отличались, и бежать сломя голову в церковь Кеннет не стал бы, но коли доведется оказаться возле храма Божьего в урочный час, мимо он не пройдет. Заступничество Пресвятой Девы воину никогда не помешает.
И когда уже почти сделал шаг за порог дома, тетушка Шейла вдруг напомнила давешний разговор про троллей.
– Увидишь тролля, а ты его теперь точно увидишь, сделай милость, не ори на всю улицу и с мечом на тварь не бросайся. Все равно не догонишь, только бергенцев напугаешь непонятным буйством.
– Точно увижу? – усомнился горец.
– Еще сколько, – посулила Кайлих и строго добавила: – Только предупреждаю: не вздумай вмешиваться, чему бы ни стал свидетелем. Если не желаешь, чтобы в отместку они украли и сожрали нашу хозяйку. Да вижу, что не хочешь. Тогда иди и помни мои слова.
Бог знает, что за волшбу сотворила Неблагая, пока Кеннет дрых, однако же предостережение ее пришлось очень кстати. Стоило Кеннету только до перекрестка дойти, как он увидел крадущуюся по смыкающимся соседским крышам тварь. Сначала показалось – здоровенная лохматая собака. Только вот собаки по крышам
Но чем ближе подходил горец к знаменитому бергенскому рынку, чем гуще становилась толпа прохожих, тем чаще мелькали на стенах и крышах хищные быстрые тени. Оно и понятно, где пожива, там и зверь, и во сто крат хуже, что зверь этот вполне разумный. Высматривая подходящую добычу, тролли бойко перекликались меж собой на своем наречии, корчили рожи и вели себя почти совсем как люди. Кеннет с братьями на охоте тоже шутки шутили и всяко разно веселились, кто во что горазд.
Берген заливало дождем, и потому, как утверждал Альфкель, город этот считался самым мокрым местом на белом свете, но здешний люд на погоду внимания особо не обращал, торопясь набить мошну. Торговля кипела, на разные голоса вопили зазывалы, а двери в лавки так и хлопали. В этакой сутолоке себя потерять – раз плюнуть, а троллям только того и надо.
Вот, скажем, идет, рот разинув, простак из местных, куртка нараспашку, и сразу видно – впервые в большом городе. Глаза разбежались, уши лопухами развесил, вот и заблудился. Видать, малый послан по делу в лавку. В пудовом кулачище зажал кошель – молотом не разобьешь хватку. И даром что плечист и высок, а для зубастых выродков он – уже большой кусок мяса. Следом крадутся, принюхиваются, облизываются и куража ради прыгают через голову будущей жертвы.
– Эй, Олаф! – Кеннет выкрикнул первое попавшееся местное имя и рванулся к деревенщине наперерез обниматься, как с побратимом. – Привет, дружище! Сколько лет, сколько зим!
Парень залопотал что-то по-своему, хотя и так понятно, что он пытался объяснить чужестранцу, что тот обознался.
– Да ты не тот Олаф! – гаркнул хайландер, будто бы только что заметив свою ошибку. – Ну, извиняй! Ошибся, с кем не бывает.
Извинился честь по чести, вспомнив те два слова, которые знал по-немецки. Еще бы знать, что они означают, коли спасенный, услышав их, начал ржать. Кеннет на смех не обиделся вовсе. Главное, отвлек человека, встряхнул, и теперь тот скорее всего дойдет до места целый и невредимый.
Однако назвать это представление легкой победой Кеннет не решился. Людей много, троллям только и заботы, что выбирать новую жертву. В этот раз твари не догадались, что их видят, а в следующий раз сразу все поймут. И тогда сбудутся слова Кайлих – накличет Маклеод погибель на Альфкеля и его Ленэ. Проклятие! Что это за место такое, где нечисти больше, чем крыс?
Настроение у Кеннета испортилось, и он заторопился в сторону церкви. Пусть к мессе не поспевал уже, но твердо решил в божьем доме колено преклонить и прочесть хоть разок «Pater noster».