Кошмар во сне и наяву
Шрифт:
Да и, если совсем честно, приезжая сюда каждый день все эти три недели, Альбина не чувствовала таких уж особенных мучений. Чего уж там – летела, выражаясь языком романов, как на крыльях! И стоило ей купить у цветочниц на площади Минина белых гвоздик и стать на остановке, «девятка» подбегала как верный конь, без малейшей задержки, только что не издавала заливистое нетерпеливое ржание. И эти ежедневные путешествия через весь город были в радость Альбине. Гвоздики тонко, легко благоухали, чередовались за окнами картины жизни, сменялись люди вокруг, а Альбина ехала и ехала, погрузившись в блаженное, мечтательное оцепенение:
Строго говоря, Альбина могла их покупать прямо здесь, в вестибюле, но никогда этого не делала. Во-первых, там не было белых гвоздик, только красные. А потом, она верила, что цветы слушают шепот ее души всю дорогу. И если он вдруг захочет прислушаться – потом, когда цветы уже будут стоять рядом с ним в палате, в высокой, простой стеклянной вазе…
Впрочем, может быть, вазы вообще никакой не было и цветы стояли просто в банке из-под домашнего компота или вовсе в безликой пластиковой бутылке.
«Наверняка именно так и было, – подумала Альбина, мрачно глядя на автомобили, один за другим выезжающие из ворот кардиоцентра: некоторые счастливчики добирались сюда на своих колесах. И отсюда, соответственно. – А утром, выписываясь, он отдал цветы какой-нибудь хорошенькой медсестричке».
Запросто, между прочим! Весьма возможно, той самой, которая с таким понимающим выражением уставилась на белый Альбинин букет и с плохо скрываемым злорадством сообщила, что передачу взять не может, потому что больной Налетов сегодня утром выписался.
– То есть как это – выписался? – с ужасом спросила Альбина.
– Как все, – пожала плечами девушка в окошке. – Не может же он вечно болеть для вашего удовольствия! Вы что-то вроде не рады?
Вот же зараза…
Альбина ринулась прочь через весь вестибюль, норовя поскорее скрыться от взгляда не в меру проницательной девицы. Конечно Альбина рада! Она рада, конечно, она счастлива, что Герман наконец-то выздоровел, что эти недели страхов, и переживаний, и слез, и замираний сердца остались позади, теперь можно не бояться. А все-таки как подумаешь, что не было у нее в жизни счастливее часов, чем те, которые она провела рядом с ним в пропахших дезинфекцией и кровью закутках лагерной больнички… как подумаешь об этом, так и назовешь себя садомазохисткой, другого слова не подобрать!
Что-то звучно лязгнуло рядом, она вздрогнула, отшатнулась. Ах да, это же троллейбус подошел. Вот уж правду говорят: лучший способ дождаться – перестать ждать. Чепуха! Она, к примеру, перестанет с сегодняшнего дня ждать чудесной встречи в вестибюле кардиоцентра, но это вовсе не значит, что встреча когда-нибудь состоится!
Кто-то истошно посигналил сзади, троллейбус тронулся. Началась толкотня: народ пробивался к последним свободным сиденьям.
Альбина протиснулась к заднему окну, пристроила цветы у самого стекла, за поручнем. Как ни странно, им даже в этой давке ничего не сделалось. Хотя теперь это не имеет никакого значения. И зачем она вообще потащила их обратно? Надо
Она бездумно смотрела в грязное стекло на белый джип, который пристроился за троллейбусом и не отставал, только вдруг начинал иногда сигналить. Тесно ему, что ли? Ну и обогнал бы, дорога, вон, совершенно свободная. Смешно!
Смешно было так же и то, что сидевший за рулем джипа беспрестанно махал рукой. Солнце било прямо в ветровое стекло автомобиля, Альбина ничего не видела, кроме блескучего светового пятна, однако эти маханья ужасно ее раздражали. Тоже мне, каскадер – вести машину одной рукой. А может, он просто выставляется, потому что кто-то смотрит на него? Она отвернулась в сердцах – и в ту же минуту в боковом стекле увидела белый джип, который пошел на обгон троллейбуса, отчаянно при этом сигналя. В следующее мгновение Альбину вместе с толпой пассажиров резко бросило вперед: троллейбус внезапно затормозил.
– Ой, что ты творишь, не картошку все-таки везешь!
– Да он не виноват, его какой-то джип подрезал.
– Ух, эти новые русские, всех бы их строем на лесоповал!
– Да ему что-то надо, этому парню, он с водителем говорит, – раздавалось на разные голоса.
Лязгнули, открываясь, двери.
– Что, авария? Не поедем дальше? – громко заволновались кругом, и вдруг голос, усиленный микрофоном, перекрыл шум:
– Альбина! Альбина, выйди, пожалуйста! Это Герман.
У нее ослабели ноги. Было такое ощущение, что внутри костер вспыхнул. Лицо запылало так, что люди начали на нее оборачиваться: может быть, их тоже обжигало пламенем этого костра?
– Альбина! – снова раздался голос. – Пожалуйста, выйди, я же тебя видел на задней площадке!
Кто-то пихнул Альбину в бок. Худенькая, отчаянно накрашенная девица смотрела во все глаза:
– Ну иди, чего стала? Он же тебе всю дорогу из джипа махал, а ты как деревянная. Я-то думала, он мне машет…
– Идите, идите, девушка, не задерживайте. И так сколько ждали этого троллейбуса, а теперь еще из-за вас стой тут! – загомонили вокруг.
Альбина ринулась к дверям.
– Эй, цветы!
Та же девчонка протянула ей букет, вытаращив глаза при виде стоящего на обочине Германа.
– За-ши-бись! Везет же людям! Иди скорей, а то я вместо тебя пойду. Эй, а ты уверен, что тебе нужна именно Альбина, а не Томка?
Герман только рукой взмахнул, и двери сомкнулись за спиной Альбины прямо перед Томкиным носом.
– Давай по-быстрому в машину, а то троллейбусу меня не объехать, – потащил ее вперед Герман.
Вскочили в джип, и тот, прощально посигналив, рванул с места.
Альбину прижало к спинке. Сидела прямая, как палка, уронив на колени букет, ошеломленно глядя вперед.
– Может, поздороваемся? – сказал Герман, заруливая в первый же «карман». Заглушил мотор и повернулся к Альбине.
Она отпрянула, выставила перед собой букет, как щит:
– Здравствуйте. Это вам.
Он мгновение смотрел на нее, потом взял букет.
– Спасибо.
Перегнулся через сиденье, подал Альбине что-то… невероятное, зелено-алое.
– А это вам.
Роза! Одна роза – на длинном стебле, полураспустившаяся, влажная, благоуханная, алая, как…