Кошмары
Шрифт:
Клокотанье в горле умирающего становилось сильнее. Краснота его лица принимала синеватый оттенок.
Пальцы впились в простыни и судорожно мяли и рвали их.
Грушенька встала.
— Отходите вы, видно, Василий Иваныч! Вы не беспокойтесь... я вас уберу потом, как надо... Попростимтесь!
Она низко, низко поклонилась и коснулась лбом пола.
— Простите, в чем грешна была!..
Стахов в последний раз забрал в грудь воздух.
Жидкий блеск в его глазах исчез, и глаза сделались красными от бесчисленных жилок, которые лопнули и залили
Грушенька с минуту подождала еще. Стахов не шевелился. Тогда она осторожно уложила его на спину и сложила ему руки на груди.
— Упокой, Господи, душу раба твоего Василия!..
Набожно прошептав это, Грушенька опустилась в кресло, глубоко перевела дух и отерла холодный пот, который покрывал ее лицо, как роса.
ТУК-ТУК...
...Мы колесили уже часа три по степи, ныряя между снежными сугробами и проваливаясь в ямы, а конца пути все еще не было видно. С лошади, каждую минуту увязавшей в снегу по брюхо, валил пар, у меня уже окоченели руки и ноги. А главное, не похоже было, чтобы мы был на настоящей дороге.
— Ну что, Онисим, скоро? — в сотый раз спрашивал я с беспокойством.
— Надоть, скоро! — отвечал мой возница, всматриваясь в снежную даль. — Должно, вон за теми вешками дорога тебе уже прямо пойдет!..
Но никаких вешек я не видал. Кругом были только курганы, делавшие эту часть степи похожей на гигантское кладбище с высокими могильными холмами, засыпанными снегом.
Мы сделали еще с версту. Лошадь плелась все тише и тише. Наконец совсем остановилась. Онисим слез с облучка.
— Ну, что там еще? — сердито спросил я, выглядывая из возка.
Онисим для чего-то поправил на лошади сбрую, потом почесал затылок.
— Эка незадача! — смущенно пробормотал он, — и ума не приложу, как оно вышло... Кажись, все правильно ехали...
— Да мы сбились, что ли?
— Должно, барин, сбились!..
Я вылез из возка. Кругом тянулась та же бесконечная, унылая, белая степь, без малейшего признака какого-либо человеческого жилья.
Между тем, короткий зимний день приходил уже к концу, и чувствовалось, что холодная огненная полоска, которая стояла еще на западе, скоро должна поблекнуть и растаять.
Онисим все поправлял сбрую, бормоча что-то про себя и покачивая головою. Лошаденка, вся седая от инея, стояла, тяжело поводя худыми боками, глядела в землю и, видимо, наслаждалась временным покоем.
— Однако, не стоять же тут! — сказал я дрогнувшим голосом, впервые осмыслив весь ужас положения. —Нужно поискать дорогу!..
— Поискать! — уныло протянул Онисим. — А где тут ее будешь искать! Сказано было, от Овечьих камней все прямо — прямо и ехали... Это от курганов все...
Наворотили
Я видел. Однако я попытался еще что-то сделать, решительно куда-то шагнул, тотчас же увяз, выпростал с трудом ноги и вернулся...
А сумерки уже наступили. Синие тени, лежавшие на снегу от курганов, исчезли. Небо словно помутнело и опустилось ниже. И вдруг густыми хлопьями повалил снег.
— Занесет! — мелькнула страшная мысль.
Словно мириады неведомо откуда взявшихся белых птиц разом заполнили весь воздух и, спеша, кружась и толкаясь, бесшумно стали рваться на землю...
— Эко горе! — прошептал Онисим, плотнее нахлобучивая шайку, и взобрался на облучок. — Видно, барин, и впрямь ехать надо... Стоять хуже... Н-ноо!..
Лошадь рванулась.
И опять пошли мы медленно нырять между снежными сугробами.
Сквозь крутящийся снег в наступавшей тьме ничего нельзя было разобрать. Несколько раз казалось нам, будто вдали начинает маячить что-то похожее на строение... Виднелись очертания стены, покосившейся крыши... Вот и дымок, разрываемый в клочья ветром.
Вспыхивала надежда и мы сильнее погоняли лошадь.
Но проходило несколько минут и мы оставляли позади себя маленькую группу кустов на холме, трепавшуюся под ветром.
Лошадь шла все медленнее. Мы подымались на какую-то возвышенность. Я и Онисим выскочили из возка и припряглись к оглоблям. Лошади стало легче.
Теперь курганы остались позади и внизу. Перед нами, насколько глаз мог различить во тьме, тянулась ровная степь. Стало холоднее. Ветер, который почти не чувствовался внизу, между курганами, здесь, на свободе, налетал порывами, свистел и ревел, подымал снег с земли, трепал полы шубы. Он забирался в рукава и от рук холод шел дальше, охватывая грудь и спину. Следы полозьев тотчас же заметало.
— Онисим...
— Ну?..
— Куда же мы, братец, едем?.. Ничего не видать!..
Онисим не ответил. Мы оба старались побороть ужас перед тем, что казалось уже неизбежным...
Прошел час. Измученная лошаденка еле плелась.
Слышалось только ее тяжелое сопенье.
В одном месте возок вдруг сильно накренился на сторону и стал валиться. Под нами оказалась неглубокая, засыпанная снегом яма. Лошадь протяжно и жалобно заржала, потом, упершись передними ногами в край ямы, понатужилась и выскочила вместе с возком...
И вот, сейчас же за этим — помню — родился тот странный звук, который заставил меня и Онисима встрепенуться. Где-то недалеко в снежной пустыне глухо зазвякало...
— Тук-тук-тук!..
Этот звук родился и, казалось, тотчас же вступил в борьбу с ветром и густыми хлопьями снега, которые, налетая на него, словно старались заглушить.
— Тук-тук-тук!..
Похоже было, будто звякал колокольчик с языком, тщательно обмотанным тряпкой, и от этого звук был такой глухой, без звона.