Кошмары
Шрифт:
— Онисим! — пробормотал я, боясь еще, что меня обманывает слух. — Ты слышишь?
Онисим слышал. С задрожавшим лицом он молча вскочил на облучок и хлестнул лошадь, что было сил.
— Едут! — торопливо, срывающимся голосом сказал он. — Услышал Господь мою молитву!..
И добавил, разом выдав все, что он пережил и передумал:
— Пропали бы, барин, ни за грош!..
Мы поехали, казалось нам, прямо на звук. Мы ехали, не переставая напряженно вслушиваться. Звук не пропадал. Очевидно, и лошадь
— Тук-тук-тук! — звякало непрерывно справа или слева. Мы не могли точно определить, с какой именно стороны.
— Тук-тук-тук!
Мы ехали уже минуть с десять.
— Онисим... А ведь мы, пожалуй, не так едем!..
Звук не отдалялся и не приближался, словно бы мы не двигались с места. Вероятно, Онисим и сам уж это заметил. Он придержал лошадь.
Ветер по-прежнему свистел и ревел... Летели и летели на землю белые хлопья... Звук вдруг исчез...
Я посмотрел на Онисима. Онисим — на меня.
— Что за притча! — пробормотал он. — Явственно ведь слышалось!..
У обоих у нас мелькнула одна и та же страшная мысль, что мы с самого начала взяли ложное направление и отдалялись от того, к чему хотели приблизиться.
— А то, может, он где-нибудь за курганом, — нерешительно сказал Онисим. — Ветром-то относит, нам и не слыхать... Нужно далее ехать!..
Мы опять двинулись. И только мы двинулись, «тук-тук-тук» таинственно зазвякало в снежной пустыне.
— А что, барин! — радостно вскричал Онисим. — Говорил я... Н-но, милая, пошла!...
Теперь мы ехали, не останавливаясь, может быть, с полчаса. Сначала ехали направо, как я хотел, потом круто свернули влево, как считал правильным Онисим. Звук не пропадал, не отдалялся, но и не приближался.
— Онисим, что же это?
— А кто его знает!..
Это был какой-то кошмар...
Лошадь выбивалась из сил. Мы сделали новую остановку... И тотчас же пожалели, что сделали это...
Нас охватил суеверный страх; звук, который только что был так явственно слышен, словно по волшебству исчез, лишь только лошадь стала.
— Вперед!.. — крикнул я во все горло.
Лошадь рванула и «тук-тук-тук» зазвучало, как прежде.
— Стой!
Звук исчез.
Некоторое время мы оба молчали, напуганные и потрясенные...
— А дело-то, барин, того, — начал, заикаясь, Онисим. — Неладно, говорю, дело-то...
— Что неладно? — сказал я, стараясь удержать челюсти, которые дрожали и прыгали.
— Неспроста это, говорю... Видать, кружит нас она...
— Кто она?..
— Да она... Нечистая сила...
Я сжал зубы.
— Ну, поговори еще, дуралей... Да пусти, пусти лошадь... Пусть сама идет, как знает!..
Опять поехали...
—
Bce слышнее и слышнее отдавался этот звук у нас в ушах и все бодрее бежала лошадь.
— Барин, — сказал вдруг Онисим, весь встрепенувшись, — а ведь мы теперь на дорогу попали... На дорогу, как есть... Вон и вехи — глядите?.. Чудеса и только!..
Я глубоко перевел дух. По ходу лошади было уже видно, что она почуяла что-то верное...
— Вот видишь, стало быть, лошадь-то умнее нас..
Вот она на звук и вывела нас прямо... А мы кружились!..
— Вывела! — сказал Онисим и подозрительно покосился на меня. — А почему же, барин, все не видать того?
— Кого?
— А того, кто впереди-то едет!..
— Погоди... за поворотом увидим!
Дорога, действительно, заворачивала. Но когда мы миновали поворот, мы все же впереди себя никого не увидели.
А звук становился все слышнее и слышнее. Теперь, когда ни ветер, ни снег не заглушали его, он раздавался отчетливо, похожий на мелкий дробный стук.
И стук этот сопровождал нас, звучал почти под ухом, продолжая быть необъяснимой загадкой.
Но Онисима стук не занимал уже.
— Гляди-ка, гляди-ка, барин! — радостно гаркнул он и указал рукой на что-то видневшееся впереди. — Ведь это не иначе, как Быкинский двор!..
Я посмотрел. В полверсте от нас чернело что-то громадное и длинное и в этом длинном и громадном светились несколько огненных точек... Это был Быкинский заезжий двор, одиноко стоявший на пустынном степном тракте.
— Слава Тебе, Господи! — сказал Онисим и широко перекрестился. — Явил чудо. Не дал пропасть!
— Да, чудо!.. — повторил я, как эхо...
Через несколько минут мы въезжали во двор и через несколько минут, осматривая возок, я увидел отогнувшуюся от полозьев узенькую железную полоску, которая, лишь только мы повели нераспряженную еще лошадь под навес, стала бить по задку:
— Тук-тук-тук!..
ШАТКИЕ КРЫЛЬЯ
I.
Их жило трое в одной комнате: белка, попугай и человек. Теперь у человека были гости, и попугай и белка, забытые и обиженные, делали вид, что дремлют.
Человек — Иван Ильич — длинный и худой, как жердь, сохранивший от времен, когда он служил в какой-то труппе статистом, бритую актерскую физиономию, кашлянул в сторону и потом, наклонившись в гостям, сказал сиплым, приглушенным голосом, как говорят без просыпу пьющие люди: