Космаец
Шрифт:
Когда передача закончилась, все разом загалдели, под потолок полетели шапки, завизжали дети, задымили трубки крестьян, в комнате еще больше потемнело от дыма. Несколько голосов затянули как по команде:
Ой, Россия, мать родная, Ты могуча и сильна, Пролетарская республика, Великая страна…Песня вырвалась из комнаты, и зазвучали голоса вокруг.
— Тише, товарищи! — крикнул чей-то отчаянный голос из комнаты. — Слушайте, опять передают.
И
— «Двадцать второго сентября орудия Красной Армии открыли огонь через Дунай, — певуче и торжественно звучал голос из эфира, — и в восемь часов двадцать пять минут передовые части под прикрытием авиации и артиллерии форсировали реку и вошли в город Кладово… После шестичасовых боев они соединились с частями Народно-освободительной армии… Русские вошли в нашу страну, чтобы также и с юга развивать свои операции против сил немцев…»
Когда закончилась передача последних известий, Ристич выскочил на улицу и побежал, чтобы поскорее обрадовать товарищей. Остановился он только у самого дома. Бойцы спали. Комиссару не хотелось будить их, и он вернулся в свою комнату. Космаец тоже спал, раскинув руки поверх одеяла.
— Космаец, Космаец, проснись, — Ристич схватил его за руку и потянул к себе, но, убедившись, что тот нарочно не хочет открывать глаза, закричал: — Вставай, нас окружили!
Космаец вскочил и через минуту уже стоял одетый, держа в руках пояс с пистолетами. Ристич расхохотался во весь голос.
— Ты что, над чем это ты так смеешься? — Космаец глядел на комиссара, не понимая, в чем дело.
— У меня есть для тебя величайшая новость, — задыхаясь от смеха, ответил он.
— Влада вернулся? Наверное, поймали этого негодяя?
— Оставь ты его, не порть мне настроение. Кому суждена смерть, тот от нее не уйдет. А такие новости бывают только раз в жизни… Русские форсировали Дунай и освободили Кладово.
— Не может быть!
— Правда. Всю ночь передает наша станция.
— Ты своими ушами слышал?
— Своими. Если не веришь, сам можешь послушать.
— Я тебе верю, а все-таки лучше самому услышать. — Космаец застегнул ремень и побежал в штаб.
Двор, где находился штаб батальона, гудел, словно улей. Какая-то невидимая рука поднимала бойцов в ротах и влекла их сюда. Стихийно вспыхнул митинг. На столе, где недавно был установлен приемник, теперь стоял комиссар батальона. Весь батальон не уместился на небольшой площадке перед домом, поэтому многие бойцы стояли на дороге или сидели на заборах. Митинг окончился только перед рассветом, когда краешек солнца зарумянил небо.
День рождался таким красивым, что, казалось, лучше и не может быть. Небо, промытое дождем, сияло голубизной, только вдалеке над горными вершинами белели клубы осеннего тумана. Вся земля покрылась мягкими желтыми листьями, пожелтели леса и фруктовые сады, словно раскрашенные кистью художника. Даже куртки и шинели бойцов, что сохли на заборах, казались частью картины.
Пользуясь свободным временем, партизаны вышли на занятия и рассыпались по просторной полянке за каменной конюшней, перед которой стоял Дачич, ожидая, пока слуга запряжет коня в двуколку.
— Не осталось в доме ни соли, ни керосина, — поспешил объяснить Дачич, заметив, что Космаец с подозрением наблюдает за ним, — вот я и собрался в Валево.
— Я не уверен, что вас пропустят наши передовые
— Это непорядок, — сердито бросил Дачич. — Неужели меня могут заподозрить, я ведь единственного сына посылаю в партизаны.
— Передовые посты получили приказ никого не пропускать в сторону города…
Где-то за лесом послышался рокот самолета, и через минуту над селом пролетели три «щуки», за ними еще три. Один самолет отвернул в сторону и открыл огонь из пулемета. Бойцы, занимавшиеся на полянке, разбежались в разные стороны, часть их спряталась в конюшне Дачича.
— Ох, боже мой, что вы сюда набились, из-за вас он разобьет мне конюшню, — услышав, как на другом конце села рвутся бомбы, завопил Дачич, — бежали бы лучше в лес.
Самолеты стали кружиться над селом, поливая его пулеметным огнем, засыпая легкими бомбами. Звонара схватил пулемет и спрятался за кривым деревом, собираясь открыть огонь.
— Звонара, — закричал Космаец, — оставь, не надо.
— Я дам очередь, видишь, как они низко летят.
— Не попадешь, только выдашь наше расположение. Иди в конюшню. Вот он заходит на тебя, беги, пропадешь…
— Зачем ты его гонишь? — услышал Космаец за своей спиной. Из конюшни выскочил высокий сгорбленный старик и бросился к Звонаре. — Молодец, парень, стреляй! Дай-ка мне свое матралезо [44] , посмотришь, как стреляют старые салоникские фронтовики.
— Берегитесь, — крикнул Звонара, — он пикирует на нас!
— Не буду я прятаться, что я — трус? Старые солдаты под Салониками еще не так дрались, — кричал старик, стоя на открытом месте у конюшни. И он продолжал рассказывать, грозя кулаками самолету: — Мы на Каймакчалане [45] швабов не жалели, а вы что, разве это армия! Разве так воюют! Вот мы воевали, а вы привыкли под бабьи юбки прятаться. Вот гляди. — Старик распахнул свой старый ободранный гунь, на нем сверкнула звезда Карагеоргия [46] .
44
Матралезо — пулемет (ит.).
45
Каймакчалан — гора на греческой границе, где в первую мировую войну сербские войска два года держали фронт против Австро-Венгрии и откуда перешли в наступление.
46
Звезда Карагеоргия — высший орден в старой Югославии.
— Спрячься, дед, — крикнул ему Космаец. — Немцы не посмотрят на твою звезду.
— Оставьте его, не видите — пьяный, — стуча от страха зубами, бросил Дачич и спрятался за дверью конюшни.
Самолеты то удалялись, то приближались, выгружая бомбы и поливая землю свинцом. Во многих местах поднялись черные столбы дыма. Запахло гарью. Одна «щука» развернулась над лугом и, тявкая пулеметом, ринулась вниз. Пули защелкали по крыше конюшни, полетели осколки черепицы. Старик замолк, повернулся к Космайцу, протянул к нему руки, словно зовя на помощь, и рухнул на землю.