Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Пошлость какая! – поморщилась Ландыш, – но беру в качестве смягчающего обстоятельства то, что ты лишён женской любви в силу своей должности. Прощаю твою вольность.
– Почему же пошлость? И почему ты думаешь, что я лишён женской любви? По поводу же златолицых девушек скажу тебе откровенно. Они такие что, если полюбишь её, другой и белокожей уже не надо.
– Так что же ты пялишься на белокожую женщину, если любишь златолицую?
– Глазам не запретишь смотреть на то, что для них есть наслаждение. А женщину ту я утратил. Она сбежала куда-то. Впрочем, сам я её и бросил.
– Как же так?
– Матушка потребовала. То есть, обстоятельства так сложились…
– Как же мать, которая
– Умерла твоя матушка? – посочувствовал маг.
– Почему умерла? Она жива. Но она далеко от меня.
– Эх ты! Маленькая ты совсем. По матери плачешь, а говоришь, что сама уже мать.
– Одно другое не отменяет. Моя мама сама и выбрала мне моего мужа. Но если бы и не она, я всё равно полюбила бы его. Я полюбила его с первого взгляда ещё тогда, когда у него была другая жена. Он такой красивый, такой мужественный. По его облику ты никогда не определишь его возраст.
– Он старше тебя?
– Намного. Но не скажешь, если по виду.
– И где же его первая жена? Или умерла?
– Опять «умерла»! Никто и не думал умирать. Она сама его покинула. Умчалась с другим и более молодым мужем, и её уже не догонишь. Да и не догонял её никто.
– Конечно. Увидел тебя, так и разума лишился…
– Нет. Не лишился он разума. Ни сразу, ни потом. Он слишком у меня разумный. И может быть такое, что он не любит меня. А только поддался мне, не желая меня обидеть. Он очень великодушный. К тому же он был один. Совсем. Тосковал по детям. Много по чему он тосковал. И жён у него до меня было столько, что он их в своей памяти и по лицам уже не различает, одну от другой. Так я думаю.
– Бабник, что ли?
– Да, именно так. Но я заметила, что женщины всегда любят тех мужчин, которые бабники. Почему, как думаешь?
– А я, по-твоему, бабник? – спросил он с шальным любопытством. Карие глаза загорелись ярким огнём, и высокие скулы покрыл смугловатый румянец.
– Конечно, – ответила она. – Это же не скроешь. Как ни воображаешь ты себя великим магом, ты порочный женолюб!
– Почему же порочный? Разве любить – это порочно?
– Любить – нет. Но таскаться по разным женщинам – да.
– Я по разным никогда не таскался. У меня если была одна, так я её и любил одну. Если же случилась разлука, так тут уж… Чем сильнее темперамент, тем сильнее и тяга к женщинам. Тем и дети краше рождаются. Природа о том и подсказывает женщине на ушко.
– Не всегда так. Возможно, и обратное. Чем слабее влечение, тем сильнее потребность в разнообразных женщинах.
– По-всякому, наверное, бывает. Тема очень уж деликатная. Выдумок больше об этом, чем правды. Люди всегда склонны к сочинительству на вольную тему. Женщины же особенно любят выдумки, они по природе своей обманщицы.
– А мужчины всегда лживы по отношению к женщинам!
– Так уж и всегда?
– Потому что за полноценных людей их не считают. В глубине души. Как детей. Вроде и человек, а вроде и не совсем разумный. Я же это знаю! А уж как старых женщин презирают! Как функцию свою женщина выполнять перестаёт, так сразу становится для мужчины человекообразным кошмаром.
– А ты-то считаешь разве старика за мужчину?
– За отца – да. За деда – да. Я люблю пожилых людей. Жалею их за тот груз лет, который они несут в себе. Это всегда тяжело, и помочь тут никто не может. Только доброе отношение и облегчает им такой груз.
– Хорошая ты моя, – сказал маг.
– Уже и твоя?
– Это я случайно произнёс. Вроде признания тебе за доброту. Ты говоришь, что я великий маг. Маг – да,
– Я знаю одного старика, который и не думает притворяться отжившим и к женщинам безразличия не проявляет. Конечно, он на старика мало похож, но по годам он немолод. – Ландыш имела в виду Кука. – Вот ты же рассказывал мне о своём отце Золототысячнике. Он же стар, а жена у него вовсе не старая. Любит его.
– Разве он стар? Средних лет. И не знаю я о том, какова его жена, и есть ли она у него. Не видел никогда. Но отчего-то думаю, что мать любит его по сию пору.
– А мать у тебя старая?
– Да нет. Полвека ей. Для нас с тобою – старуха, а для самой себя – молодка. Думаю, и отцу столько же лет. А для мужчин полвека не возраст.
Ландыш не знала, что можно, а что нельзя говорить Кипарису, поэтому она промолчала. Про жену Кука – Золототысячника у неё вырвалось случайно. Кипарис оказывал на неё такое воздействие, что она чувствовала себя с ним как с давно знакомым. Не надо было с ним притворяться, нечего было бояться, напрягаться в незнакомой среде, поскольку он защитит и не даст пропасть. А почему так было, откуда столь внезапное доверие к человеку, о существовании которого ещё утром не было ей известно, Ландыш не анализировала. Ей было хорошо, ей было интересно с ним. Он сын Кука, значит, свой.
На песчаной отмели после купания она валялась в песке, напоминающим по цвету крем-брюле, так аппетитно он выглядел, а Кипарис таращил на неё свои карие и очень красивые глаза в густых ресницах, утратив дар речи. Он никогда не видел такого, чтобы женщина нагишом купалась при мужчине, который ей не муж и не возлюбленный. Но он стоически держал дистанцию, чтобы соответствовать собственным недавним речам о достоинстве и выдержке магов. Он сидел на приличном расстоянии от неё, на травянистом пригорке, сказав, что никогда не купается при женщинах. Обвалявшись в песке, как рыбка в слегка прожаренной муке, Ландыш опять плюхнулась в реку, визжа от удовольствия и наслаждаясь тем, что вода пресная и её не страшно глотать, когда она попадала в рот.