Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Нет! Нет! – закричала она, и слёзы брызнули из её глаз. – Откуда ты знаешь про Фиолета? Ты всё придумал! Ты сам трахался со златолицей женщиной, когда прилетал к Андрею! Я всегда это чуяла. А я даже мыслей таких не держу в голове…
– Эти похотливые мысли сидят не в голове, а вот тут! – и он схватил её за то место, которое обычно только ласкал и никогда не позволял себе прежде такого разнузданного безобразия.
Ландыш стала бить его по рукам, – Псих! Сумасшедший затворник! Я не виновата, что мы тут застряли! Стыдно тебе в твои зрелые годы так распускаться!
– Мне? А тебе можно таскаться по просёлочным дорогам в обнимку с бородатым местным страшилищем в одеянии какого-то мага-обманщика бедных дикарей?
Ландыш засмеялась сквозь слёзы, – Радослав! Он не обманщик и не страшилище. Он сын нашего Кука.
– Сын? А ну да. У него всюду рассеяны семена. На пыльных дорогах далёких
– Мне рассказывали, что ты и сам наплодил кучу детей с инопланетянками. Я же не ревную.
– Кто рассказал? Вика? Ещё одна бродяжка по чужим опочивальням. Да и как ты могла бы ревновать к тому, что было до твоего рождения! Ты и сама чучелко инопланетное! А я, кстати, знал твоего отца, – он устал ругаться. Он выдохся. Вся ревность, весь былой накал страстей остались в далёком прошлом. Спектакль был сыгран на остаточной и весьма слабой уже инерции. Инверсионный след былого таял в воздухе. Он вдруг ощутил, что никакой любви к этой девчонке у него нет. Потому и ревности нет. А что было? Всплеск возмущения от вида того, как Фиолет созерцал его голую «утеху узника», навязанную то ли Куком, то ли Пелагеей, неважно уже, породил какую-то вспышку в высоких атмосферных слоях его души. Она засияла каким-то северным ледяным, но ослепительным сиянием, озарившим чёрные и слежавшиеся снега там, где уже не предвиделось никакого вешнего цветения. Бедная Ландыш! Маленькая одинокая девочка, брошенная матерью на руки старым космическим бродягам, ему и Куку. Выбирайте, кто хотите! Делите, как хотите! Почему так? Чем она была не мила своей матери? Он обнял её, хрупкую чудесную, недоразвитую девочку, жену-дочь, а по годам-то и во внучки сгодилась бы.
– Прости меня! Я всегда был чудовище, замаскированное блеском космических сплавов. Я не хотел тебя обижать. То есть я хотел именно что обидеть, но я сказал неправду. Ты единственная моя ценность. Я страшно перенервничал, когда искал тебя. Что было думать, когда вокруг ночь, а тебя нет? – Он сел и посадил её к себе на колени. Она по-детски фыркала носом, тёрла покрасневшие глаза, и действительно казалась внучкой, обиженной злым дедом. – Твоя мать истинная ведьма. Зачем она тебя бросила одну? Зачем от тебя избавилась таким вот способом?
– Не говори так, Радослав. Моя мама лучшая из всех, кто существует во Вселенной. Она знала, что я не смогу никого полюбить на нашей планете. Чтобы подлинно и страстно. Она хотела, чтобы был ребёнок любви. Она хотела красивую внучку. И я выполнила её задание.
– Задание? Всего лишь задание? – изумился он.
– Но это же всего лишь слова и, наверное, не очень удачные. Я не умею складно излагать свои мысли. Сам же ругаешь меня за недоразвитую голову. Я полюбила тебя по-настоящему, Радослав. Да и можно ли было тебя не полюбить с первого взгляда. Я запомнила тебя ещё там, в вашей ГРОЗ, когда ты пришёл туда со своей нарядной и очень красивой, ослепительной женой. Ты и сам сиял, и я не могла понять, она ли одарила тебя своим сиянием, или это ты изливаешь на неё своё сияние. Вы оба были необычны, Радослав. Я только и подумала, что вот, меня такой мужчина никогда не полюбит. А потом я увидела тебя в звездолёте матери. Мне показалось, что я вошла не в управляющий центр звездолёта, а в какой-то прекрасный сон, ставший явью. Я сразу же разлюбила Белояра. То есть, его я и не любила никогда, только развлекалась от скуки с ним. От одиночества. Ведь на Земле я была никому не интересна. Никто не обращал на меня внимания. Только Кук и хвалил меня, называл ласковыми словами… Но я всегда знала, что ничего с ним у меня не будет. А тебя увидела и поняла, будет! Всё будет! С тем, кто на Земле был для меня недостижим. Ты пойми, Радослав, я совсем молодая, и когда я нравлюсь другим, я от того только ещё больше горжусь, что у тебя такая вот жена. Никому не доступная, только тебе. Я ещё сильнее люблю тебя, поскольку перестаю считать себя ущербной, как было там, где почти не было мужчин. Разве ты знаешь, как ужасно жить юной девушке там, где живут одни женщины, а мужчины все залётные и быстро исчезающие в бездне над твоей головой. Остаются только крикливые дети, сварливые женщины, надоевшие сверстницы и бестолковые сверстники, считающие себя существами высшего порядка, тошнотворные цветники на одинаковых островах, да монотонный шум противно-прогретого мелкого океана. Вот такой была моя жизнь до встречи с тобою. – Ландыш, добрая и по-детски отходчивая, уже начисто забывшая все его жалящие слова, прижалась к нему. Он и сам не понимал, как мог так обидеть её и заподозрить в низкой интрижке с местным шаманом, неважно, сын он Кука или нет.
– Каким был мой отец? Мама никогда не рассказывала мне о нём. Ты его знал?
– Знал. Но лучше бы было и
– Хорошо. Я поняла, что тебе не хочется таких воспоминаний. Тот маг, а его зовут Кипарис, катал меня на лодке…
Тут Радослав рассмеялся, вспомнив своё, придуманное себе имя; Можжевельник. – Имена тут забавные, – только и сказал он.
– Он показал мне один из «Городов Создателя» почти вблизи, – Ландыш потрогала свои губы и замолчала.
– Ты с ним целовалась? – спросил он.
– Нет! Нет! Как ты можешь так думать. Он тоже не такой, чтобы лезть к женщине, да ещё замужней. Я сразу ему сказала, что я жена и уже мать. Маг Кипарис умный и очень сдержанный человек. Но мне он рассказал, что прежде был совсем другим. Конечно, я ему понравилась. Ты же понимаешь, что ни один мужчина не будет тратить время на женщину, ему не симпатичную. А самое странное в том, что Кипарис очень хорошо знает Иву и знал Фиолета во времена, когда Фиолета считали обычным, хотя и чудным бродягой.
– Да? Действительно, совпадение почти невероятное. И что он рассказывал про Фиолета?
– Не так уж и много. Как я поняла, те воспоминания ему тяжелы. Причина в том, что Ива всегда была не безразлична магу Кипарису. Может, и по сей день это так. Кипарис рассказал, что теперь у Ивы есть новый друг. То есть друг он старый. То есть совсем молодой, они с детства знают друг друга. Его зовут Светлый Поток.
– Действительно, совпадения невероятные. Я сегодня встретил в столице парня по имени Светлый Поток. Мы вместе сбежали с ним из тюрьмы.
– Что? – Ландыш приоткрыла рот, что было у неё признаком крайнего изумления. – Из какой тюрьмы, Радослав?
Она долго смеялась над тем, что он назвал себя Можжевельником, над вором, чья жена была любительницей секса на шелковом белье, а у бедолаги не было денег на шелка.
– История глупая и одновременно горестная. Жалко бедную женщину, которую избивал негодяй, который убежал. И жалко воришку, которого поймали за любовь его жены к экзотике. Какое наказание грозит воришкам здесь? Как думаешь?
– Не знаю. Не интересовался. Присудят к каким-нибудь нелёгким грязным, но необходимым работам на благо общества, а потом отпустят. Да может, он и врал. Воры всегда убедительные вруны.
– Мы будем мириться? – спросила она.
– Разве мы не помирились? – спросил он.
– Не так. По-настоящему… – Ландыш обняла его за шею, приникла к его губам. Но её поцелуй остался без ответа.
– Как-нибудь в другой раз, – ответил он. – Я устал от своего нелепого путешествия. – Он встал, она осталась на диване. – Я хочу отдохнуть в одиночестве. Даже не могу сказать тебе спокойной ночи, поскольку уже утро, – сказал он и ушёл. Такой вот решительный отказ от неё произошёл впервые.
Ландыш расположилась на диване, даже не сняв платья. Ей не хотелось спать, и она решила, что Радослав не ради мести оттолкнул её, а ради того, чтобы дать ей возможность проанализировать своё поведение и сделать выводы на будущее. Но если он что-то почувствовал в ней? Что-то, названия чему она и сама не знала. Чего не было в действительности, и быть не могло даже в мыслях. А возможно, он и всегда это знал. То, что она живёт в зоне самообмана, оставаясь всё тем же подростком в преддверии взрослой жизни. Поэтому она постоянно ищет что-то, бродит в бессознательных поисках кого-то, кого нет в её жизни. А муж и рождённая дочь не вшиты в её душу, обретаясь лишь по внешнему её контуру? Она сжалась в позе эмбриона, страдая не от обиды, а от сумбура, как от некой мешанины внутри себя, объевшись впечатлениями длинного дня как непривычной едой. У неё болело всё и везде, только не физически, понятно, а там, в том пространстве души, где она всё ещё продолжала сидеть в лодке напротив молодого мага с профилем Кука, обдуваемая речным ветром, пахнущим иноземными лотосами, укрытая его васильковым пиджаком. Она до сих пор ощущала в своих ноздрях запах, наверное, фасонистого пиджака, плохо разбираясь в нюансах местной мужской моды. Это был не просто запах молодого чистоплотного мужчины, а запах каких-то забытых прошлых мечтаний о безмерной любви, в которой ей было отказано. И одновременно это было обещание, принесённое ветром из прекрасного будущего, которое её ожидало где-то, где она никогда не была. Испытывая почти блаженство от предвкушения какой-то иной и прекрасной жизни, которой у неё не было, и никто её не предлагал, не обещал, и ничего подобного на местном горизонте не просматривалось, она всё равно страдала. Как будто измена уже произошла. Но когда и где? И главное, с кем? Жалость не к себе, а к Радославу была такой сильной, что Ландыш заплакала. Надо было встать и взять плед. Было холодно, а она не вставала.