Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
Человек с резко омоложенным лицом её утраченного навеки мужа, вначале втянул её душу в свои, также изумлённые глаза, и она куда-то покатилась, как с внезапной горки, с рефлекторным восторгом, когда вдруг также внезапно её выбросил наружу некий удар, препятствие, не пустившее в самую глубь. Он не хотел пускать её в себя глубже определённой и чисто внешней границы. Он её отвергал. Но всё по порядку.
Рамина была великолепна. Ландыш даже расстроилась, что Валерка не видит свою инопланетную фемину такой разодетой, такой потрясающе привлекательной. Но возможно, Валерка её такой и увидел впервые, когда они где-то и познакомились. Ведь не в небрежном же платье, какое обычно на ней болталось, он её и подсёк своим ищущим жадным взглядом. Или она его, что одно и то же. Им обоим было в ту минуту необходимо как раз то самое. В те свои прежние и не частые приходы вместе с Валеркой в домик к Рамине Ландыш не видела ни разу
– Смотри, Лана, как выглядят настоящие аристократки. Пусть толстокожие простолюдинки плачут! – Неисправимая сословная спесь Рамины могла бы вызвать неприятие, но надо было её видеть в ту минуту. Она даже стала выше ростом. Она утянула талию ярким шарфом, создав из него некое подобие земной розы, пышные фалды юбки также казались чем-то, что росло из тела -гибкого стебля самой Рамины – одушевлённого цветка. Лицо тонко разрумянилось, глаза сияли фиолетовыми звёздами, губы казались дольками неведомого плода. Их даже хотелось лизнуть, поскольку они казались очень вкусными. Что была за метаморфоза, Ландыш понять не могла. Вот живёт себе девушка – работница, как и прочие, озорная хорошенькая в своём домике – шкатулке, сохранившейся от прежнего мироустройства. Так уж получилось. Закатилась ли удачно, или сестра Ола помогла сохранить маленький архитектурный шедевр в неприкосновенности. В нём не устроили ничего такого, что могло бы привести к деформации и порче. Не отодрали перламутровые цветы со стен, не растащили мебель, не побили витражные окна, не обрушили колон и прочего. Пострадала только скульптура Ифисы. Видимо, сильно кому-то приглянулась, а оживить её было нельзя, вот и стукнули со зла и отчаяния головой о камни. Изнасиловали, так сказать, чисто символически всё праздное и прежнее женское поголовье, продающееся за преходящий блеск и прочую недостойную шелуху былым аристократам. Тогда как делом достойных женщин был труд и материнство, сердечное целомудрие, а не выставка голых персей и прочего зада-переда на показ. Как выяснилось потом, обезглавленную скульптуру без рук и головы потом вытащили со дна пруда, когда его чистили. Скульптуру же матери Рамина хранила на террасе у входа в дом и выставляла на вид изредка. А то бы и её постигла не лучшая участь.
– Тебе не страшно такой красивой выходить в толпу? – ужаснулась Ландыш.
– Зачем в толпу? Ты смешная, Лана. Ну да, в своей деревне ты веришь пропагандистам, что вокруг воцарилось царство труда и справедливости. Нет. В столице как кутили, наряжались, развлекались, так и продолжают. Спросишь, кто? Понятия о том не имею. Но кто-то, и даже многие, кто на это имеет и права и возможности. Мы поймаем с тобою машину частного извоза, выйдя на шоссе. А там и докатим. Ола прислала мне много денег.
Рамина нарядила Ландыш – Лану, как она её называла, в ажурное платье чёрного цвета. Оно переливалось глубоко-синим оттенком там, где на объёмные цветы были нашиты синие кристаллы. Ландыш застеснялась, увидев свою грудь почти на виду. Цветы были нашиты таким образом, что каждую грудь прикрывал один из цветков. А ниже платье было на тонко-атласном чехле, тоже синем. В такой красоте она не расхаживала даже на Ирис. Там подобного утончённого мастерства не ведали. Ландыш со скрытой и всегда плачущей печалью подумала про мужа. Как бы он восхитился своей стройной и даже похорошевшей за последний год женой. Талия Ландыш стала тоньше, спинка ровнее. От физической работы мышцы сделались более упругими. Личико золотисто и мягко загорело, взгляд глубок и умён, губки же сама юность и очарование. Так похвалила её губы Рамина, придав им золотисто-розоватый оттенок, чиркнув по ним ароматной помадой. Ландыш было воспротивилась, но решила не отличаться от Рамины. Быть как все там, куда они и прибудут. Рамина так и сказала, – Ты же не хочешь выглядеть полевой работницей со своими корявыми ручками. Там это не ценится. Твои мозоли особо-то не выпячивай.
– А куда новый режим дел прежних людей из прежних высших сословий? – спросила Ландыш.
– Да куда? Кого куда. Кто покорился и в живых после войны остался, того не тронули. Они же были образованные, значит, так и остались наверху нами управлять. Простые люди откуда знают науку управления и прочие сложности общественного устроения? Где у них нужные знания? Так что, все те же персонажи заняли управляющие слои общества. Только жадности, распутства и презрения поубавили, да и дома их стали поменьше, мало от всех прочих отличимые по фасаду. А внутри-то в их теперешних домах кто был? Разве я знаю, как они там живут за своими оградами? Ограды, как я смотрю, остались. Вот когда дети простых людей выучатся, тогда, может быть, всё изменится уже без притворства. По-настоящему.
– А может случиться и наоборот. Старые люди развратят новое общество. Они введут свои духовные
– Где? – спросила Рамина.
– В истории, – ответила Ландыш. – В протяжённости веков.
– Никакой протяжённости веков не было. С чего ты взяла? Разве ты можешь знать, что было, когда нас не было? Сочинить можно всё, что угодно власти. Книги же пишут сочинители. Выдумщики и оплаченные пропагандисты идей, какие угодно вдолбить в головы прочих. Я терпеть не могу книг. Ты же видела Ифису? Тоже вот сочинительница. Безголовая.
– Откуда же всё возникло? – спросила Ландыш, понимая бессмысленность разговора с Раминой.
– Кто-то взял и создал. Сразу. Надмирный Творец, – ответила Рамина, преисполненная превосходства. Простолюдинка Лана её умиляла своей теменью в голове.
– Рамина, а если там ты встретишь парня лучшего, чем Ва-Лери? – Ландыш прощупывала глубину чувства Рамины к Валерию.
– Не исключено, – весело отозвалась Рамина. – Не каждый день есть возможность посетить «Ночную Лиану», бывшую обитель порока для высших сословий. Там и теперь есть на кого поглазеть. Вдруг я найду того, кто даст мне совсем другие возможности? Точнее, возможность не бродить на производство и окоченевать там умом на примитивной и однообразной работе. Как моя Ола, к примеру. Ты думаешь, она очень уж умна и образована? А ведь управляет одним из Департаментов по культурному облагораживанию народа. Ва-Лери же, хотя он и твой брат, туповат и грубоват. Он никогда не подымет меня выше моей галереи, где мы с ним целуемся по утрам. Ты не обижайся за него, Лана, но я предпочла бы ни к кому сильно не привязываться. Если я не обольщаюсь, я не разочаруюсь. Когда я не люблю, я не могу разлюбить. – Рамина хлопала в ладоши от радости предстоящего праздника, от предвкушения возможной встречи с новым и статусным мужчиной. Чего и не скрывала.
Ландыш успокоилась за Рамину и подумала, что Валерий был прав.
Рамина еле вылезла из тесной машинки вместе со своими пышными оборками, а Ландыш выскользнула легко. Она была узкая как змейка. Здание на обширной улице поражало. Оно было похоже на гигантский аквариум, в смутных глубинах которого кто-то перемещался и слабо светился. Или точнее на стеклянную оранжерею, заполненную больше растениями, чем людьми. Изумрудное освещение, исходящее от светильников, покоряло сказочной красотой. На ветвях зрели алые и желтоватые плоды, похожие по размеру на сливу, а видом на цитрусы. Даже бабочки там порхали. Они были чёрно-сизые, синие, и красновато-бронзовые. Ландыш разинула рот, – Что это, Рамина? Неужели такая красота возможна?
Рамина покровительственно взяла её за локоть. Повела вглубь уверенно, будто знала тут все замысловатые ходы среди переплетённых растений. А те росли прямо из пола! За низкими столиками в удобных креслицах сидели мужчины и яркие необычные женщины, каковых нельзя было встретить в обычной дневной толпе. Вот бы Валерка удивился такому диву, такой тайной красоте, сохраненной от прошлого явно не ради простого народа. Ландыш невольно прониклась классовой обидой за простой народ, не очень понимая, кто тут ест и пьёт, звеня посудой и вибрируя голосами и смехом, но как-то чувствуя, что это не те, кого простым народом именуют. Она даже пожалела о том, что так разрядилась. Надо было пойти в старой одежде. Чтобы выразить им своё фи. Она вспомнила о своих неуместных ботинках. У Рамины не было обуви того размера, что носила Ландыш. Ступня Рамины была детской. Рамина долго сокрушалась, да делать было нечего. Из-под аристократического кружева платья нагло демонстрировали себя мыски рабочих ботинок Ландыш. Мало того, что они плохо сочетались с нарядом, так ещё были искусственно состарены, чтобы не привлекать повышенного внимания в толпе. Подол почти подметал пол. Платье у Ландыш было длинное, однако, какая-то девушка засмеялась, разглядев её странные ботинки и долго провожала Ландыш взглядом. Или не только ботинки привлекали внимание, но и вся она целиком, очень высокая, узкая и глазастая. Хорошо ещё, что шапочка скрыла короткую стрижку Ландыш.
Она вдруг вошла во вкус первого бала в своей жизни. Всеобщее внимание дорогого стоит. Случайная девица просто не знала, к чему придраться, видя, как сгущается мужской интерес вокруг странной дылды с изумительной выправкой спины и настолько длинной шеей, увенчанной очень уж оригинальной головой. Ландыш никогда не была эпицентром, где сходятся взоры всех присутствующих, отнюдь не только критически-насмешливые. Ведь она нигде не была, кроме простеньких столовых на Ирис. А на её родной планете Бусинка и вовсе все дома для принятия еды были чисто функциональные. Все жители развлекались там под открытым тёплым и сияющим небом, если днём. Чёрно-бархатным, мерцающим редкими созвездиями и тоже тёплым – ночью.