Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Чья сестра? И какой человек?
– Сестра совсем на него не похожа. Очень красивая она, но какая-то ледяная, высокомерная до такой степени, что я ощутила себя так, будто сижу на ледовом поле… А он… Да! Рамина врала, что он её знакомый. Он с нею и слова-то не сказал! Ещё Сирт был. Сирт – племянник Рамины, хотя они по виду ровесники. Сирт хотел меня потеребить, но я дала ему понимание, какая я! Ещё чего. Чтобы я ввязалась в отношения с трольцем? Я не Валерка – медведь – шатун. То есть медведица, получается? Но я же тоненькая, я изящная. Это Валерка здоровый как бурый медведь! – она заливалась звонким смехом. – Впрочем, Сирт быстро отстал. Он оказался понятливым парнем. Я вдруг поняла, Володя, что я обычная баба, хотя я и корчила перед вами всеми из себя принцессу на горошине! Я, если хочешь знать, сама навязалась Радославу ещё в звездолёте. А так-то! Он никогда бы меня не полюбил. Никто меня не полюбил бы. Никогда! И уже не полюбит. Никогда! Почему? Что мне не хватает? Радослав считал
– Да о каком старике ты говоришь? – он пытался осмыслить поток её сознания, пролившийся наружу.
– Он был отцом.
– Чьим?
– Я расскажу тебе потом. Всё только потом. Я должна упорядочить свои впечатления. Они сбивают меня с ног.
Прибыв в то самое место, где они и переоделись, а всю дорогу до места Владимир почти нёс Ландыш на себе, он дал ей очистительную капсулу, хранящуюся в его рюкзаке. Ландыш при подземном освещении казалась бледненькой, но вполне себе. Урона заметно не было. Она влезла в свой рабочий комбинезон и легла на ту самую кровать, которая крепилась к стене, украшенной картиной, что настолько впечатлила её накануне. Владимир нашёл в одном из помещений упаковку, состоящую из плотно спрессованных спальных пледов. Один из них он подсунул ей под голову, другим укрыл, а третий оставил себе. Сам он завалился на угловой диван в соседнем отделении многокомнатного отсека. Предварительно очистил его гигиеническими салфетками, а потом с удобством растянулся на нём.
Лежать было хорошо, пыли вокруг почти нет, а вот спать совсем не хотелось. Он оставил голубоватый и приятный для глаз светильник, скрытый под потолочной панелью. Стало похоже на мягкое вечернее освещение, когда ничего не мешает сну. Тихо. Тихо настолько, что, наверное, так бывает только в могиле. Хотя, если прислушаться, можно было уловить вибрации вокруг от невидимых глазом и не улавливаемых ухом разнообразных электромагнитных волн, слабо частотных и прочих полей. Да ведь и в земле, наверняка, слышен размеренный тихий-тихий шелестящий отзвук в почве и подпочве от продвижений земляных червей по своим ходам, скрип каких-нибудь кротов чуть повыше, шевеление огромной биомассы всяких бактерий и прочих микроорганизмов. И холод, давящий холод того измерения мира, где нет места живому человеку. Владимир содрогнулся, гоня мысли о могиле прочь. Какой ещё могилы? Его бренное тело после физической смерти сожгут в крематории. Вспышка, и вот бессмертная информационная субстанция души отрывается от своего замершего навеки, окоченевшего носителя – тела…
Он невольно себя потрогал. Тело на данный момент было живым и гибким, кровь горячо бежала по сосудам и артериям, нелепые мысли колготились под черепным сводом, мешая сну.
Яснее ясного, Ландыш сильно впечатлили сегодняшние и загадочные для Владимира события. Не хмельной «вкусный сок» сбивал её с ног, как она выразилась. Кто-то опрокинул неубедительную конструкцию её личного монашества, сдул с души траурную накидку вдовства. Но кто смог такое и столь внезапно? Следовало бы увидеть этого наглеца. Хотя и почему наглеца? Может быть, это был скромный человек, не желавший ничего подобного. Ведь она же сказала отчётливо. Она ему не понравилась. От того она и плакала, металась душой, а вовсе не телом. Она даже не пожелала озвучить его имя. Ему стал заочно неприятен тот, кто отверг милую Ландыш.
Владимир попытался представить, кто тут жил прежде? Давно и не так давно. Чьё изображение висит на стене? Если это реальное изображение реально жившей женщины, а не выдумка творца- художника. Скорее всего, выдумка, фантастический вымысел, образ Анимы из коллективного бессознательного какого-нибудь Юнга, наделённого пылким воображением. Уж очень хороша девушка! Не бывает таких в яви. Владимир прислушивался к дыханию и шевелению Ландыш. Панель в тот отсек была отворена. Но Ландыш спала так тихо и глубоко, что будто её и не было за тонкой перегородкой. Лично ему Ландыш была безразлична в том самом смысле, о котором она и печалилась ему. Он не считал её некрасивой. Она была глазаста и нежна, хрупка и изящна, но до той самой яркой женственности, которая и сшибает с ног, она не дотягивала. К таким девушкам, чтобы их полюбить, надо привыкнуть, узреть их сокровенные богатства, скрытые в тайниках души, подружиться хотя бы для дальнейшего глубокого сближения. Она и сама не была тою, кто доступна с налёта, кто трескается в ладонях как орешек, готовый к раскрытию и без внешнего участия. Она обладала, несомненно, очень насыщенным и сладким вкусом своего, спрятанного под твёрдой скорлупкой и давно зрелого ядрышка. Так считал Владимир. Конечно, он не мог похвастаться богатым опытом по разгадыванию женских сердец, но он
Он поудобнее расположил рюкзак под своей головой, невольно подумав о перстне Ландыш в одном из его кармашков. Не потерять бы. Ландыш забыла украсить им свой пальчик или не захотела отчего-то, впервые выйдя на просторы Паралеи без Валерия. Боялась, возможно, что кто-нибудь отнимет. Тут воровство было в большом ходу. Как и грабежи в тёмную пору. Так мысль цеплялась за мысль, один невнятный образ налезал на другой такой же, – деревце за деревце, кустик за кустик, и постепенно Владимир уже блуждал в чаще сновидений. Кто-то мягко тронул его за плечо. Он очнулся, как ему показалось. Хотя впоследствии был уверен, что спал и видел один из снов.
– Ты чего, Ландыш? Испугалась чего? – спросил он, отчего-то боясь развернуться лицом к подошедшему человеку. Прикосновение явно было женским, ласкающим. Через усилие, как будто он весь целиком и мгновенно проржавел, Владимир резко сел. Поводил плечами и тут-то увидел женщину, стоящую у дивана. Она улыбалась ему ярчайшей из улыбок, какие ему доводилось видеть за свою жизнь. Невнятное, если по стилю, светло-бирюзовое платье окутывало женщину. Но тут для Владимира все местные одеяния были мало внятны. Нет, она не была женщиной с картины, что было бы уместно для кошмарного сна или трафаретного появления привидения в заброшенном давно жилье. Эту женщину Владимир никогда и нигде не видел.
– Она очень милая, – сказало ему привидение.
– Кто? – прокашлялся Владимир.
– Ландыш.
– Да, – согласился он, не удивляясь тому, что привидение знает имя Ландыш. Он решил принять навязанную кем-то, или же его собственным разыгравшимся воображением, игру. На то и привидение, чтобы всё знать. Он даже успел подумать о том, что мог видеть очаровательную женщину где-то на улице, и она зацепилась за край его, даже не сознания, а бессознательного. Могла вот так с ходу впечатлить и кануть в бездну невостребованной информации. А женщина была очаровательна в том самом смысле, что значимее красоты. Поскольку и красивой она тоже была. Длинные тёмные волосы были убраны в какую-то затейливую клумбу на её небольшой, очень изящной головке. Там было много цветов, может, и живых. А может, и созданных очень искусно.
– Ты кто? – спросил он осмысленно и так, как люди спрашивают в реале, а уж никак не во сне.
– Нэя, – ответила она. Тут-то он и вспомнил, что так звали одну из жён Радослава Пана, на то время бывшего Рудольфом Вендом.
–А! Так ты же местная была! – чему-то обрадовался Владимир.
– Да. Я родилась на Паралее. – она легко села на диван возле его ног. Он ошалело смотрел на неё, а потом сел рядом, свесив ноги. Лежать при даме было невежливо.
– Тут было моё ожерелье. Скажи Ландыш, что это я его тут оставила. На счастье. И для того, чтобы сюда вернуться. Я и вернулась потом, но о самом ожерелье я забыла. А тот, кто поселился тут после меня и Венда, решил, что ожерелье принадлежало женщине, изображённой на картине. Поэтому он и украсил им изображение Гелии. Как бы вернул его бывшей владелице. Только ожерелье было моё. Я дарю его Ландыш. Пусть она его носит, как и моё кольцо. Я мой Кристалл тоже ей подарила. Иначе, она бы и не смогла его носить.
Владимир молчал. Ведущей в разговоре была она. Ему-то о чём было говорить с привидением? Ну, а если сон? Во сне можно всё, и он решился на расспросы.
– Так чего же ты покинула свою планету? Никогда о том не жалела?
– Нет, не жалела никогда. Или я тебе лгу, поскольку правду и сама не знаю. По-всякому было. Когда жалела, а когда нет. Человек же не каменная или ещё какая неподвижная структура. Он всегда пребывает в изменчивости, в движении, а часто и к собственной противоположности самому себе вчерашнему. Да и камни внутри себя подвижны и текучи. Только намного медленнее. Они же разрушаются, меняют форму под внешним воздействием. Чего же ждать от всегда подвижного человека, тем более женщины. Теперь я вернулась сюда. И Ландыш будет тою, кто станет другой стороной моей личности. Мы будем с нею сдвоенным существом.