Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Продолжай про жену Арсения, – она обхватила себя руками за плечи, решив дослушать до конца повесть о давнем предателе своих девических и грандиозных чувств. Девичество давно было ею осмеяно, как и бывает со всякой женщиной, входящей в зрелый житейский разум. А вот чувства так и остались тем же грандиозным горным массивом на плоской и сухой равнине всей её последующей жизни. Они стали миражными, как загадочное Хрустальное плато, что наблюдалось ею с берега озера. Они сияли недостижимой высотой и нездешней красотой, снизошедшей некогда в её юную жизнь, сделавшей её ослепительно яркой, остро-счастливой. А оставили после себя полностью выжженную пустыню в пространстве её чувствований, слепоту до степени неразличимости любого уже мужского лица.
– Арсений утонул. Было это его умыслом вот так свести счёты с жизнью или несчастным случаем по его же дурости, уже не узнал никто. Незадолго до того он был не совсем удачно прооперирован, когда попал в страшную аварию, что тоже могло
– Я видела, как он утонул. Но это случилось настолько давно, когда он был молод и жил на Паралее. Мне было видение. Не знаю, как иначе обозначить то, что я видела. Не знаю, почему и кто дал мне тот пророческий сон. Я помню его всегда, как реальное событие. Я наблюдала какую-то ужасную и огненную гору, охваченную закатным пламенем, озеро, похожее на расплавленное железо, и Арсения, уходящего в пучину…
– Так бывает. Я знаю, – согласился Кон-Стан. – Это и есть наблюдение иных мерностей Вселенной, что открывают себя кому-то из нас, если верить словам Венда. А он в последние годы стал самым настоящим мистиком. Он всё знал о гибели Арсения, потому и воспользовался этим в своих уже целях. Но я думаю, что Венд не предотвратил ту катастрофу жизни Арсения просто потому, что не успел. Он догадался несколько поздно о замысле Арсения уйти из жизни, а когда прибыл на место, Арсений уже покоился на дне ледникового озера. Конечно, тогда и над самим Вендом нависла угроза разоблачения уже его мрачных тайн, он и воспользовался гибелью давнего коллеги, чтобы выдать его тело за своё собственное. Я его не осуждаю. Он действовал по наитию больше, желая своего уже спасения, поскольку Арсения спасти было невозможно.
Ола мало что поняла из сумбурной речи Константина, но слушала с жадным интересом. – Ты настолько мне доверяешь, что рассказываешь те жуткие тайны, коими также наполнена ваша совсем иная реальность? – спросила она.
– А в чём тайна? Это же было настолько давно. Кому оно тут надо? Если только Ландыш…
– Кто это Ландыш?
– Да так. Неважно уже всё.
– Имя странное, но звучание его мне будто знакомо. А! В новой системе образования решили так обозначить наш мир. Сочли, что Паралея – имя устарелое. Пока происходит раздвоение терминологии. Прежние люди свыклись с «Паралеей», новые поколения называют наш мир словом «Ландыш». Не все довольны. Говорят, что эта блажь исходит от нового и молодого правителя Руднэя – Ат. Но поскольку его любит народ, то особо-то никто и не протестует, кроме выпавших из настоящего времени стариков.
Кон-Стан развернулся к Оле всем своим корпусом. – Вам не кажется, что подобное название, данное целому миру, несколько странное?
– Любое название странное. Любое название является калькой от имени какого-нибудь бога, творящего наш мир, изменяющего его и дающего ему дальнейший импульс к развитию.
– А если это импульс к деградации, а не к развитию? – спросил Кон-Стан, – Такого не может быть?
– Всё может быть. Но ведь многие процессы ввиду их грандиозности и временной протяжённости не всегда возможно оценить правильно тем поколениям, что в эти процессы включены. Истина, как и всегда, открыта только самому продвинутому меньшинству.
– Как вы думаете, сейчас стало лучше жить, чем прежде? – спросил Кон-Стан с любопытством подростка, обращающегося к тому, кто почти старик. Ола не ощущала и не считала себя старухой, потому вопрос задел её женское самомнение.
– Я не настолько стара, чтобы делать обобщающие выводы о состоявшихся изменениях. Я считаю их объективно лучшими, хотя субъективно для многих это не так.
– Ну да. Вот и Хор-Арх также считает. А он старик мудрый реально. Он никогда прежде не верил в благие замысли Тон-Ата, а теперь вот вынужден признать своё уже заблуждение. С Инэлией всё сложнее. Она, как и всякая женщина, упряма и пристрастна всегда. У женщин свои наслоения чувств и предвзятых мнений, сквозь которые как сквозь запылённые окна не увидишь чёткой перспективы.
– Ты веришь в призраков? – Ола перебила Константина. – А то я боюсь входить в ваш город. Вдруг он населён призраками тех, кто прежде там жил?
– Нет там никаких призраков, – ответил он, свысока усмехаясь над женщиной. – К чему бы им выходить вам навстречу, если они не имели к вашей жизни никакого отношения? Да вы шутите так или серьёзно боитесь?
– Зачем вы сохранили этот город? Ваши хотят сюда вернуться?
– Сюда уже никто не вернётся. Сам город – глубокая уже архаика, если соотнести его уровень с тем, что уже достигнут новыми поколениями землян. Даже я поражаюсь его антикварной начинке, а я-то не настолько пока далеко ушёл от тех поколений, что его создавали. Он остался как…. – тут Константин задумался, не зная, как объяснить наличие подземного комплекса, брошенного теми, кто никогда сюда не вернётся. – Может, они не могли ликвидировать его полностью из-за недостатка времени, а вышло так, что оно нам очень поспособствовало. Моему отцу
– Да, ты прав. Он был именно что с микро душой. Он ничего не мог в себя вместить человеческого. Ни любви, ни последующей памяти о тех, кто любил его по-настоящему – по высшей шкале человечности. Он потому и был подлецом с лицом невинного дитяти. Я могла бы сказать тебе, что я злорадствую такому вот краху его жизни, поскольку мою жизнь он превратил в затяжной и вечно уже длящийся крах, но я страдаю такому вот финалу всего того, что является и моей жизнью. А Венд это уже из другой повести также ушедших лет, к моей не имеющей отношения. Плох он там был, хорош, мне он не интересен, как персонаж не мною прочитанной книги. Ты меня понимаешь? Хотя с его женой я дружила. Она была именно что уникальной женщиной, и он, похоже, очень её ценил, хотя и страданий ей причинил предостаточно. Он был тем, кто смог вместить в себя всю глубину и силу чувства Нэи, дав ей соответствующий отклик. А что было у меня? После Арсения ничего у меня не было. Ни-че-го! Я скукожилась внутри себя, как обгорелая ветошь, в бесформенный комок. И весь мой женский потенциал, данный на долгую жизнь, был сожжён именно что злодеем Арсением! А внешне-то да! Видный и преуспевающий муж был и есть у меня. Дом всегда полон благ, работа ради общества и уважение многих, очень многих. Я никого и никогда не оскорбила, не обделила тем, что им и положено по закону, не пренебрегла ничьим обращением и просьбой о помощи, я не третировала своих подчинённых и не презирала тех, кому я обязана служить по своей должности. Конечно, я всегда холодна и не всегда доступна до их человеческого любопытства, но и только. Меня и любят, хотя без взаимности с моей стороны, и уважают, что я очень ценю и чем дорожу. И вот мой сын, самое дорогое мне существо, попал в такую передрягу из-за той гадины, кто стала матерью моих внуков. Как-то надо всё это принять, сложить их жизни со своею, чтобы она стала более усложнённой и большей уже суммой данных, чем была до того. Это непросто для моей души, стянутой в обруч внутренних и замкнутых всегда переживаний. Надо как-то выходить из своего уже заточения, в коем я прожила почти всю свою жизнь. И ты, Кон-Стан, как тебе и ни странно, стал таким вот резаком по живому, дающим тем ни менее мне освобождение от себя самой, от прежнего, что необходимо отпустить туда, где и хранятся, или не хранятся, все те информационные образы, кои ты назвал странным выражением «инверсионный след». Может, они и рассеиваются бесследно, а может, и остаются где-то, куда нам вход пока что запечатан. – Ола устала и прислонилась к холодной стене. Константин встал первым и протянул ей руку, чтобы помочь встать. Это оказалось делом нелёгким. Ола впервые ощутила всю свою грузность, хотя была весьма стройной и худощавой женщиной. Но то ли ноги затекли, то ли впечатления её перегрузили, она никак не могла подняться. Константин легко поднял её, ловко подхватив за подмышки, и поставил на ноги. Вот словно она была ребёнком, а он, как делал некогда её отец, с лёгкостью её поднял над землёй. А ещё так делал Арсений…
Ола вдруг заплакала. Константин сделал вид, что не придал тому значения, хотя как человек тонкой организации отлично видел всё взбаламученное состояние бедной женщины, на чью голову обрушилось столько всего нового.
– Сейчас поужинаем, а потом отлично выспимся, – только и сказал он. Поставил Олу на песок дорожки, приложил к поверхности скалы что-то, чего не расшифровал взгляд Олы как явственный предмет или реальный ключ, и несколько отошёл в сторону. Без всякого звука часть скалы куда-то исчезла на глазах потрясённой Олы, и открылся обширный проход внутрь. А внутри скалы сразу же разлился свет, приятный и похожий на предвечерний.
– Где же твоя Икри? – зачем-то спросила Ола, уже понимая глупость своего вопроса. Чего тут Икри делать?
– Она здесь. Готовит ужин, – ещё более удивил её Кон-Стан. И Ола сразу ощутила внезапную радость, что там находится женщина, давно ей знакомая.
– Она бродит за мною по пятам, как тот самый человек за нею самой…
– Какой человек? – поразилась Ола. – Кто бродит за Икри?
– Как и положено алгоритму древнего мифа, за похищенной царевной-лягушкой всегда бредёт её несчастный царевич.