Космическая шкатулка Ирис

Кольцова Лариса

– Как горька твоя философия, Радослав. Тебя надо было назвать Гореславом.

– Надо бы. Да с тобой не посоветовались.

Она приходила ко мне, Радослав!

Вика задумчиво осматривала комнату, имея в запасе ещё нечто. – Радослав, – не могу ни произнести лишний раз твоё имя, так оно радует слух, – понимаешь, я хотела бы тебе посоветовать, забрать у Ландыш то кольцо, что всегда носила Нэя. Потом его, кажется, Ксения забрала себе. Оно и понятно, дорогущая и редкостная вещичка. Но дело в том, что оно мистическое, – Вика помялась, не зная, говорить дальнейшее или нет.

– Говори, если начала, – потребовал он приказным тоном, зная, как безотказно он действует.

– Видишь ли… – она всё вздыхала, всё тянула время, когда в любую минуту могла вернуться Ландыш, и разговор так и не состоялся бы. – Однажды, – мы же с Ландыш иногда ночевали вместе, – я проснулась посреди ночи. А впрочем, может, и утро было. Полный мрак, короче. Я ночник отключила умышленно, чтобы выспаться как следует после длительных своих слёзных и нервных

потерь. А тут смотрю, Нэя сидит на краю моей постели, светится как ангел. Видно было её отлично, и даже сама комната освещается, хотя и смутно. Сидит и смотрит на спящую Ландыш. А та, что дитя, что мой Алёшка, бух в постель и уже отплыли в страну сновидений. Чистые души, чего же ты и хочешь. И говорит Нэя мне до того обычным и спокойным голосом, как будто мы на спутнике, – «Знаешь, Вика, ты скажи ей, пусть она отрастит себе длинные волосы. Он очень любит длинноволосых женщин. А то она на мальчика похожа. И пусть отдаст моё кольцо Радославу, а то Кристалл её высосет раньше времени, даже без моего на то желания. Ей нельзя его носить. Нельзя даже прикасаться к нему. Я и должна была ей отомстить за самовольное вхождение туда, где человеческий ресурс просто выгорает как тонкий провод, не предназначенный для мощного электрического напряжения. Ты понимаешь? Но ты также и знаешь, что я была доброй. Я не умею причинять зло никому. Я послала Радославу определённый сигнал, чтобы он задумался. Не знаю, послушает ли он меня. Ты напомни, что всё предельно серьёзно. Хорошо»? – и так мягок её голосок, как и был всегда. Вроде, угрожает, а угрозы не чувствуется. «Что», – задаю совсем уж идиотский вопрос, – «ты всё также и там занята своим творчеством»? Или уж со страху я сдурела. Не поняла. «Разве там, где я, нужны кому платья? Вика, сама же знаешь, что спрашиваешь чепуху». А ещё вот что сказала. «Ты, Вика, какую бы ненормальность или безумие он ни замыслил однажды, помогай ему во всём. Потому что он рано или поздно изберёт тот путь, что и приведёт к моему освобождению отсюда. Он знает, как меня вернуть на мою Родину в моём прежнем обличье. Пусть тебе это кажется невозможным. Это возможно. У меня на Родине мой отец и мой сын. Ждут меня. Я им нужна. Отец, но он мой отчим, мне и сказал при первой же возможности, что я могу к ним вернуться. Тогда я посчитала его слова за то, что происходит только в фантазиях безудержных фантастов. Я не поверила. Теперь знаю, что он, мой единственный и прошлый муж, и есть такая возможность моего возврата. Не к нему. Он мне давно не нужен. На мою Родину. К моему сыну и к новому изданию моей судьбы, которую Венд зажевал, как негодный автомат уникальную заготовку. Вика, ты прости мой технический кретинизм, но я говорю с тобою на том языке и в тех понятиях, кои и усвоила при своей жизни. Ты будешь для меня вроде гарантийной копии того, о чём я ему и говорила. А он не поверил. Ты передашь, и он поймёт, что не сходил с ума. А ты поймёшь то же самое. Я не сон, и не твое умопомрачение. Я настоящая Нэя, которую ты знала на спутнике «Гелия». Хотя я и другая теперь».

Вика, бледная, что не было ей свойственно, смотрела перед собой, воспроизводя странный разговор, невозможный ни во сне, ни в подлинном бреду. Она передохнула и попросила воды. Он подал ей сок. Кук всюду и всем навязывал гранатовый сок. Он даже воду разбавлял гранатовым соком. Такая у него была фишка. – Как он мне надоел со своими замашками восточного деспота. Да ещё эта борода! Представляю, на кого он будет похож. На какого-то жуткого террориста времён Эпохи Глобальных Войн…

Вика не стала пить сок, – Дай воды, Радослав! – и пила так долго, так много и жадно, что вызывала недоумение по поводу вместимости её желудка. – Уф! – она выдохнула и пояснила своё состояние. – Жажда невозможная. Слёзы же беспрестанные, а тут ещё и Белояр со своими играми в султана и одалиску. Хотя и султана, и одалиску давно пора на переработку вторсырья. – Она с неожиданной весёлостью рассмеялась. Стала симпатичной, явив две круглые ямочки на щеках. – Он никуда уже от меня не денется. Он же одинок, как сыч в дупле, хотя и строит из себя орла в вышине.

– Он – Кук на засыхающей вершине, а не сыч в сыром дупле, – поправил её Радослав, принимая её веселье.

– Не на медноголовой же ему жениться, – продолжала смеяться Вика. – Сам мне рассказывал, что терпеть не может рыжеволосых, сам являясь таковым. А там, где он жил и будет жить дальше, все девки рыжие! Он любил только единственную женщину с медными волосами – свою дочь. И поэтому, когда он прикасался к тем особам инопланетного происхождения, он ощущал всегда привкус некоего кровосмешения. К женщинам с других континентов он по недостатку времени не сумел найти подход. Ты только представь, Радослав, огромная планета, и всего несколько человек землян в массиве инопланетян. Мне страшно. Страшнее, чем на спутнике. Там мы были в отрыве от Земли, но ведь без инопланетян. Хотя тебе не привыкать. Ты жил в Паралее так долго. И Нэя… Она вовсе не отличалась от нас ничем. А всё же, мы должны быть ближе друг другу. Должны забыть былую неприязнь, если она и была когда. И ты веришь, Ландыш мне как дочка, а я своих девочек уже никогда не увижу. – Вика попыталась заплакать, но подавила импульс к плачу. – Мир, Радослав? – она протянула ему некрупную, но сильную ладошку опытного врача и опытной женщины.

– Мур-мур, – ответил он.

– Эх ты! Котяра бессовестный. Что ты, что Кук – два распоясанных космических бомжа. А она-то, Ландыш, как Сусанна перед старцами. Из кого выбирать было в звездолёте матери? А тут выбрала бы кого из сыновей Кука. Так нет.

– Тебе хотелось бы выбрать меня?

– Чем же не выбор, учитывая наше общее прошлое. Сам же говоришь, что в прошлом твоём золото

подлинное и осталось.

– Разве о тебе была речь?

– Конечно, не обо мне, а о Ксении. Я же не дурра, чтобы совсем уж. Если только несколько туповата бываю иногда. А теперь и подавно, – полное переформатирование жизни, и это в таком-то возрасте? Пост существование.

– Это ещё не пост. Это всё ещё начало.

– Начало чего? Для меня, что может быть началом, если всё моё осталось в прошлом? Да и прошлое-то моё таково… всегда я была второстепенным каким-то персонажем. Никому не интересным, не запоминающимся, не главным ни для кого. Даже дети выросли и спокойно существуют так, как меня и не было. Один Алёша у меня и есть. А я ведь, Радослав, рожать его не хотела! Сама себя ругала, куда тебе, старой кляче невезучей, потомство разводить. А невезучая и вывезла даже и позднего ребёнка на себе. Всё ему дала. Любовь, воспитание, не отдала и в школьный городок. Возле дома он и обучался в школе для таких же маменькиных сынков. А теперь без него как бы я и выжила? Куки приходят и уходят, а сынок всегда при мне. Пока не вырос, конечно.

Разговор иссяк, а Вика всё сидела, свесив голову с гладко зачёсанными в строгую причёску тёмными волосами. Пока не вошёл Кук. Она даже подпрыгнула, как его увидела. Или от неожиданности или от волнения.

– Пошли, что ли, – сказал он Вике небрежно, – обыскался всюду. У меня такой возраст, что куй железо, пока горячо. Как бы не сказать, чего похлеще. А немного непристойности, чтобы ты знал, Радослав, в нашем возрасте иногда и не мешает. Даже способствует.

– Попросил бы меня в члены твоего непристойного Клуба старпёров не записывать раньше времени. Мне не девяносто, как тебе.

Вика вскочила. Повторного приглашения ей не потребовалось.

Привыкание к новой жизни

Первое время Иве казалось, что она очнулась где-то в идеальном мире Создателя, так было вокруг хорошо для глаз. На душе же бултыхались остатки тревоги, накатывали холодящие волны той жизни, что осталась за рекой. Слова ностальгия Ива не знала, но то была именно ностальгия. Вокруг же было неописуемо просторно и чисто, стильно и в то же время ничего лишнего. Обширный балкон открывал вид на заречные дали. Но они тонули в синеватой или сероватой дымке в зависимости от погоды. Было и высоко, и далеко. И уже не верилось, что старый город как реальность где-то там существует и сегодня. Комиссия по устройству новых жителей нашла для Ивы работу. Проучившись совсем небольшое время на курсах, она должна была стать библиотекарем в небольшой библиотеке для молодёжи и тех слоёв населения, кто не принадлежал к высокообразованным уровням. Книги были подобраны под нехитрые запросы именно таких людей.

До открытия библиотеки для посетителей, когда Ива – младшая сотрудница приходила на место службы заранее, она не могла нарадоваться такому огромному книжному великолепию, что её окружало. Она ходила, слегка прихрамывая, между рядами книжного богатства и тихо радовалась. Радовалась и их безмолвию, и особому запаху, и тому волшебному духу, что был запечатан в них, сдавленный переплётом. Дремал до востребования совместного общения с тем, кто его и вызовет из небытия, даст своё личное живое пространство для раскрытия и прожития того, в чём дух этот и пребывал как в споре. И своему везению Ива тоже радовалась. Её чудесное светлое лицо, слегка покачиваясь, выплывало навстречу очередному посетителю из сумрака, обрамлённого незатейливыми конструкциями из книжных высоких стеллажей. Такое лицо было бы трудно не вычленить из толпы других юных и прочих женских лиц на любой многолюдной улице. А тут в паутинной дымке утренних лучей, благородно пригашенных сквозными жалюзи узких и длинных окон библиотечного зала, стояла девушка, не иначе из книжной выдумки. Но… как только становилась очевидной хромота и искривлённая ею, а потому и не восхищающая уже ничей взгляд, воздушная хрупкость, она переставала вызывать к себе влечение. Так можно любоваться нарисованным обликом и не питать к нему никаких возможных для практического применения чувств. С картиной же не поцелуешься, не потормошишь её при случае, не позовёшь на прогулку. Постепенно все к Иве привыкли, и она никого уже не выделяла для себя. Посетитель там или посетительница, молодой и не очень, какая разница?

Иву накрыло одиночество, как ту сырую песчаную отмель тяжёлой водой разлива, где она впервые и неуверенно ступила на границу двух миров. Прежде у неё были друзья. Та же стройная и вздорная, а привычная Верба, добрая и неуверенная в себе Рябинка, милый неотвязный Ручеёк. Все Храмы и связанные с ними праздники также остались на том берегу. Моста и соединяющих дорог пока не было построено. А в «Городе Создателя» Храмов не было. И праздников не было. Были выходные дни, дающие возможность отоспаться, а потом несущие скуку и тишину. Новые платья можно было свободно выбирать в большом Торговом Центре, если имелись на то средства. Они стоили не дорого, но у Ивы хранился пока собственный запас нарядов на все случаи жизни. А случаев-то никаких и не происходило. Мать работала в заведении общественного питания для тех рабочих, среди которых трудился и отец. Ей удавалось таскать немного еды и для семьи, так что свободные средства для дочери она не жалела. Но дочери особой нужды в этих средствах не было. На что ей ещё одно лишнее платье, если и наличные не все находились в употреблении? На службе она носила серый складный халатик, украшенный синим кармашком на груди. В кармашке хранилась её служебная именная карточка для входа и выхода. Для похода в дешёвое обеденное заведение для сотрудников, или для вызова к начальству, чего ни разу не произошло. Красивое платьице с цветами или с иными радужными фантазиями приходилось оставлять в шкафчике раздевалки. Книги давали иллюзию прожития, порой и небывалой, жизни, но не саму жизнь.