Космонавта никто не ждал
Шрифт:
Я слушал и удивлялся его фантазиям. Хорошо, если бы это осталось только фантазиями. Мне кажется, что привезенный мною фильм внес изменения в его взгляды. Внешние. Внутренне он остался таким же, каким он и был, но только идиоты учатся на собственных ошибках. А с нами разговаривал не идиот. Трудно сказать, кто с кем разговаривал, но все-таки было так, что он вещал нам, а мы его слушали.
— …первое, что мы сделаем, мы воспитаем емецкую расу, как основу для всего человечества. Это будет раса волков, организованных, сильных, беспощадных и готовых к любой войне. Мы введем полувоенную форму во все детские организации, в том числе и в организации девочек и женщин.
Пусть у этих организаций будет мое имя, я не возражаю, оно не плохое, оно
Все ведомства ходят в мундирах, носят наши ордена, медали и другие знаки отличия, блестящие погоны, определяющие их положение в обществе и в ведомственной иерархии. Любовь к мундиру сделает нацию сильной, сопричастной к большому делу построения Рейха.
Нам не нужно никого завоевывать. Страны запада сами присоединятся к нам в едином приветствии ко мне. Их национал-социалистические организации будут костяком того нового, что мы понесем миру. А мы понесем "новый порядок" (Ordnung) и с помощью ваших звездолетов будем распространять его и на другие планеты…
Слушая его, я задумался, а правильно ли было вообще лететь на эту планету, нарушать сложившееся равновесие? Не лучше ли было сначала провести изучение планеты с орбиты, затем высадиться где-то в пустынном месте и смешаться с местными жителями, исподволь рассказывая в виде сказок о том, что есть жизнь и на других планетах, где все по-другому и, если только захотеть, то к этой жизни можно и прикоснуться.
— …другие наши враги — это славяне. Кто-то говорит, что основная нация ерманцев — руссы — это тоже славяне. Это все наглая ложь. Фридрих Великий никогда не был славянином, он чистокровный русс. Юнкер. И Восточная Руссия это сердце Ермании, пока отделенное от тела якобы ольской территорией с городами, где исторически жили мои соотечественники. Но мы вернем эти территории.
Мы не будем воевать со славянами. Мы с ними договоримся и будем смотреть, как они уничтожают друг друга. Только что закончилась война между Ольшей и Оссией. Усские с их маршалом Ухачевским потерпели поражение. Часть красных войск интернирована у нас и содержится в сносных условиях до тех пор, пока мы не отправим их в Оссию. Оляки сделали для усских концлагеря смерти и уничтожают усских любыми способами.
Мне не нужно воевать с ними, они сами уничтожат друг друга. Придет время, когда преступления оляков против усских будут разбирать международные суды и кое-кому придется чувствовать стыд за то, что он оляк. Пройдет много лет, и если эти государства останутся на карте Емли, это будут злейшие враги, которых не примирит никакое время из-за патологической ненависти оляков, которым не дали воцариться на троне усского царя. Видите, какая большая разница между славянским и европейским населением?
Я никогда не допущу ошибок вашего Гитлера в России. Усские сами сломают хребет коммунистическим поработителям и вольются в наш Рейх в качестве евроазиатской территории во главе с нашими рехсляйтерами. Коммунистов мы выселим на Шпицберген, пусть строят там свой коммунизм…
Я сидел, слушал его разглагольствования, и так мне хотелось прихлопнуть его как комара, который в ночи пищит около уха, выбирая открытый участок тела, чтобы впиться в плоть, напиться крови и затихнуть где-то в уголке, переваривая то, что тянет вниз. Прихлопнешь его, придет другой Итлер, еще хуже. Да, уж куда еще хуже? Итлеры приходят и уходят, а фашизм остается. Вот с чем нужно бороться.
— …мы никогда не допустим, чтобы по нашей вине снова началась мировая война. Этот кинофильм нужно уничтожить, потому что он бросает тень на светлые идеи национал-социализма и компрометирует емцев. Когда моя партия и я придем к власти, мы запретим показ этого фильма и докажем всему миру, что мы самая мирная нация в мире.
Глава 29
Я вышел с этой встречи в полной уверенности того, что это
Мне как-то попался в руки список коллаборационистских воинских частей на стороне партайгеноссе Гитлера. Восточные легионы, хорватские (боснийские) дивизии войск СС, итальянские добровольцы войск СС, итальянские Хиви в Вермахте, Испанская добровольческая дивизия, индийские добровольцы, Африканская фаланга, словенское домобранство, Белорусская самооборона, Русский охранный корпус, Русская освободительная армия, Туркестанский легион, Мусульманский легион, казачьи дивизии. И то брали не всех желающих.
Мариэтт была просто ошеломлена. Я вкратце рассказал ей о содержании состоявшегося разговора, но девушка сказала, что она, похоже, все поняла и без перевода.
— В вашей стране были коллаборационисты? — спросила она.
— Были, — ответил я, — и очень много.
— А вот сейчас, если случится что-то такое, коллаборационисты будут или нет? — не унималась девушка.
— Будут, и в не меньшем количестве, — ответил я.
— А почему? — спросила Мариэтт.
— Много причин толкают людей в объятия завоевателей, — начал объяснять я. — Желание приспособиться к жизни в любых условиях, а для этого нужно показать свою лояльность врагу и готовность, если не служить, то содействовать ему в борьбе со своими соотечественниками. Разве не было в военные и не в военные годы в Ранции людей, которые охаивали все ранцузское и хвалили только то, что есть в других странах? Сколько людей исповедовали теорию человеческих ценностей, которые оправдывали любое деяние, лишь бы человек был невредим? Любое. Эта теория оправдывала и предательство, и трусость перед лицом врага. Сколько человек бросало оружие, считая, что сопротивление бесполезно, хотя у них были все шансы на победу. То-то и оно. Если вы не избежите Второй войны и тебе доведется дожить до этих времен, то ты сама сможешь ответить на все поставленные тобою вопросы. На примерах своего народа.
— Такого не будет никогда, — горячо возразила мне девушка, — ранцузы — самая храбрая и воинственная нация и она не допустит, чтобы враг оказался у ворот ее столицы.
— Дай Бог, дай Бог, — сказал я, — а что у нас сегодня по плану работы?
— Сегодня мы выезжаем в Париж. Послезавтра воздушный праздник в твою честь на аэродроме Ле Урже. Сможешь показать свое мастерство летчика, — улыбнулась Мариэтт, — и я хочу полетать с тобой на самолете.
Ничего себе. То, что я летчик-космонавт, еще не говорит о том, что я летчик. Хотя, мне удалось совершить посадку в ручном режиме на "буране", то я могу считать себя летчиком. Не думаю, что самолеты Ранции намного сложнее самолета ЯК-55, на котором я учился летать. Главное, не выжимать из предоставленного самолета то, что он не может выжать, чтобы не свалиться камнем с неба. Летать придется без парашютов, они пока не стали обязательным атрибутом летательных аппаратов.
— Я слышал, что по маршруту Ерлин — Ариж летает пассажирский самолет "Нкерс", — спросил я у Мариэтт.
— Летает, но он всего лишь шестиместный и билеты очень дорогие, — запротестовала мой секретарь.
— Неужели ты думаешь, что правительство Ранции настолько бедно, что не сможет купить нам билеты на самолет? — улыбнулся я.
Мариэтт позвонила в посольство и заказала билеты на самолет. Вылет сегодня. Время в пути четыре часа.
Честно говоря, с авиацией я погорячился. Авиация того времени совершенно не напоминает тот комфорт, в котором сейчас совершаются перелеты. Небольшая кабина, неудобные кресла, отсутствие удобств, достаточно прохладно в полете. По совету людей бывалых мы взяли в полет термос с кофе и бутерброды. Лучше бы я не пил это кофе. Сходить все равно было некуда. Похоже, что не я один думал о прогулке по самолету.