Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память
Шрифт:
Они побежали к остановке, к синему троллейбусу, чтобы… как пел ее папа под гитару – уйти на нем от беды. И пассажиры, матросы его, махали из окон и кричали: «Давайте! бегите скорее!». И попросили, наверное, чтобы водитель подождал. Надя и Леша запрыгнули на заднюю площадку. Его глаза метали молнии, скула сбита до крови, левая бровь набрякла цветом предгрозового неба. В руке он держал пенсионерскую трость, погнутую и еще больше обшарпанную.
«Собак надо выгуливать в жестком наморднике. Куда мэр Лужков смотрит?» – возмущались пассажиры.
– Ничего себе, да? – Леша дышал возбужденно, не мог отойти. – Сиреневый туман над нами проплывает! Просто песня какая-то… как ты его всего залепила!
– Весь баллончик истратила!
Они проверили камеру, она не пострадала. Зато от плейера на поясе остались лишь рожки да ножки, проводки на шее с одним наушничком. У Леши в рюкзаке была специальная смывка для краски, они купили заодно в автомобильном магазине. Эта аэрозоль, смывка, сильно пахла апельсинами. Она оттирала руки, они смеялись, этот день продолжался…
– Ого! – вдруг воскликнула Надя. Растерянно провела по себе, словно что-то потеряв. И тут же, быстро наклонившись, подняла с пола… ключ! Показала на раскрытой ладони – ключ с оборванной цепочкой. Вот это да, чуть не потеряла. Кто-то ее дернул за шиворот.
– Да что это… ключ? – не понял Калинник.
– Ну да, ключ от нашей библиотеки в школе… надо же!
– От библиотеки? – еще больше удивился Леша. – У нас что, есть в школе библиотека? И почему у тебя ключ от нее? Твой талисман?
– Ну да… а ты не знал? Книгохранилище же есть, сразу возле кабинета директора.
Пришлось рассказать про библиотеку, про ключ, который ей передала Марина Александровна. И про странные дела, которые творятся в этой «усыпальнице фараонов». Что теперь она, Надя, хранительница королевского ключа. Одна посещает «библиотеку», читает, что захочет. Все это она поведала не без гордости… Калинник был озадачен. Хотя все это от него как бы далеко – ведь не связано конкретно с рок-музыкой.
Ну давай… прицепим твой ключ… Отстегнул от чехла камеры поводок с логотипом японской фирмы, продернул его в ухо ключа, щелкнул клипсой-застежкой. Надя надела тесьму на шею. Так-то надежней.
[Пауль]
Лейтенант 1-й лыжно-егерской бригады.
Этот офицер лыжно-егерской части носит армейский вариант камуфляжной куртки СС с типичным для армии «оскольчатым» камуфляжем. Головной убор – полевое кепи с приколотым с левой стороны значком лыжных частей. Офицер вооружен пистолетом-пулеметом МР-40 и на поясном ремне носит подсумки для магазинов к этому оружию.
[Рихард]
Унтер-офицер 137-го горнострелкового полка.
Снайпер-лыжник носит один из множества существовавших вариантов меховых головных уборов, которые выпускались для личного состава. Куртка второго армейского типа, надетая белой стороной наружу. В пару к ней – белые верхние штаны.
[Майор
…Что это он, бредит?
Майор Трокаль вопросительно посмотрел на капитана Солодовникова, заведующего отделением
какая куртка СС
пистолет-пулемет МР-40
белые верхние штаны
снайпер, боец отряда специального назначения (в котором майор Трокаль – заместитель командира), был изможден… будто одна его тень спроецирована на белую замять простыней. Лицо обожжено горным солнцем, глубоко запали подглазья, губы запеклись, черная борода торчала клочьями. Подведенная капельница отмеривала реальное время… но где пребывал он сам? Среди каких горных рек, ущелий, перевалов?
Палата, широкие окна, качающиеся ветви тополя. Коричневая плитка пола. Тусклый сероватый кафель по периметру стен. Ближе к окну еще одна кровать, пустая.
Когда они с Солодовниковым вышли в коридор, майор машинально поправил наброшенный халат, зябко поводя плечами, будто хотел согреться.
– А почему его к вам направили? Чье распоряжение? – майор остановил вечно спешащего капитана, заведующего отделением. Солодовников отводил взгляд, медлил с ответом.
– Да что с ним? Переохлаждение, воспаление легких, истощение, стресс… но почему сюда направили? – не отставал Трокаль. – Должны были в «четверку», я его там ищу. Но – нет его, никто не знает. Какая-то путаница! У вас кое-как отыскал…
«Дали указание, вот и направлен сюда» – словно написано на лице у Солодовникова. Он пробурчал что-то неопределенное, заторопился, глянув на часы. Но вдруг спросил отвлеченно:
– А там, где они были… вершина какая-то… горный массив… что?
– Старец, – ответил майор. – Самая известная вершина.
– Да, в тех местах дела очень странные творятся. Но знаешь, давай позже поговорим. Ты подожди, у меня одно дело. Постой тут, ладно… – и стремительно скрылся за дверью, в дальнем конце коридора.
Вершина… Хребты. Ледники. Трокаль стоял у окна. Мраморный подоконник кое-где (в самых «неприметных», с точки зрения курильщиков, местах) – с черными оспинами затушенных окурков. Иногда здесь все же курили… в этом было что-то удручающее. Сколько тех, кто выходил из этой палаты, так же подходили к окну, зябко передергивали плечами под накинутым халатом, будто хотели согреться. Торопливо искали, где бы покурить.
Да… а тут толщина стен… едва ли не метр… Проем окна с арочным полукружием невольно внушал уважение. Какие тайны, признания, исповеди хранят эти стены с тех самых пор… со времен НКВД, пожалуй? Майор знал, полностью название этого «заведения» – «Филиал лаборатории нейроэнергетики института экспериментальной медицины». Солодовников сказал ему, когда стал здесь работать. С капитаном пересекались редко, но могли посидеть иногда, по старой памяти. Той памяти… что хранила жаркое афганское лето… когда Трокаль впервые открыл глаза после бесконечной мглы… Она наступила вслед за яркой вспышкой, на доли секунды озарившей расщелину на горном склоне