Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память
Шрифт:
Ладно, возьми веревку, пошли со мной», – сказал Империа
куда мы пойдем зачем
«Но я же тебе должен помочь, мой «индийский брат». Без меня ты отсюда не выберешься. И никто отсюда не выберется. Вы все в когтях у подземного. Я тебе помогу».
мы никуда не пройдем
здесь кругом посты, охранение
да и меня хватятся тут же
«Никто тебя не хватится. И потом, здесь же туманоделательная машина, ты забыл? И поливальные шланги, из них идет дождь. И свет можно вырубить полностью. И это твое «боевое охранение» замрет, как в детской игре «море волнуется раз». Понял? Пошли».
Да и черт с ним. Видимо, ему, снайперу,
Снайпер ощутил уходящую вверх, привязывающую его к небу артерию. Серый шуршащий поток перетекал по ней, заполнял простором, посвистом ветра, тенью проносящейся птицы… Но при этом… кто-то разглядывал его… Он чувствовал на себе чей-то ненавидящий взгляд. Его рассматривали, изучали, как под микроскопом. Пронзила лихорадочная мысль… а если в него сейчас целятся… ведут на прицеле… Но невозможно определить это ощущение. Биение горного сердца отдавалось звоном в ушах, кровь окружающей разветвленной системы троп перетекла в него. И он не был посторонним, он стал посвященным. Снег падал на его лицо. Империа зло и больно толкнул в плечо
что что мне надо делать зачем это
«Ты сейчас полетишь, только привяжись покрепче», предупредил Империа.
Надо собраться с духом, шагнуть в пустоту.
И когда он это сделал – петля уже почти захлестнулась на горле, великан дернул его вверх, так что хрустнули шейные позвонки, – в этот момент вспыхнул ослепительный свет… грянул выстрел! Горячий пульсирующий шар прокатился мимо лица. Пуля срезала нейлоновый шнур. С оборванной петлей на шее он куда-то летел, бесконечно падал…
Он видел сверху странный рисунок какого-то безумца. Черное на белом. Сожженная деревня. Дым, гарь, отвратительный тлен. Он видел, и он летел, казалось, вместе со снегом, что шел, не переставая, кружил зачарованными хлопьями…
Но над сгоревшей деревней, близко к тлеющему пепелищу, разбросанным обугленным телам, вывороченным обгоревшим балкам – снег превращался в черные слезы дождя. Они мешались с золою и кровью, пропитавшей эту, совсем недавно живую землю. Дым и гарь. Отвратительный тлен. Ветер выводил плач в стреляных латунных гильзах, рассыпанных повсюду. Остовы лачуг, скелеты деревьев, перекрещенные балки, торчащие, как мертвые руки. Проломы в каменных изгородях. Черные колеса телег, похожие на раскатившиеся шестеренки из разбитых часов. Труп лошади. Черепки посуды, перевернутые котлы, груда лохмотьев, слипшееся тряпье. Вывороченные в земной тверди воронки от взрывов. То, что было скрыто – все вывернуто наружу, выкорчевано из жизненных основ. Мертвый старик так и остался сидеть на пороге: в одном, оставшемся от разрушенной лачуги дверном проеме. Растерзанная женщина пыталась доползти до младенца. Мужчина, оскалив зубы, сжимал обломок расщепленного приклада. Собака осталась лежать, как бы продолжая прыжок… голова ее снесена выстрелом.
Снег шел не переставая, кружил…
Снайпер шел по заметаемым этим снегом забвения следам немецкого отряда.
Снег
Затем тишина обрывалась.
Где-то впереди, он знал это, шел бой. Ухало горное эхо, стелился дым, пули выбивали злые каменные осколки. Свинцовый ураган закручивался в ущелье. Летели гранаты и пули, рушились камнепады, лились потоки крови, тропы прорастали в войну, и нависала черная мгла.
Каменные плоскости делили все видимое пространство на множество обманчивых, исчезающих, меняющихся и сбрасывающих прежнюю кожу картин. Эта модель горного мира, где шел бой, закручивалась в воронку, была втянута в другую сферу, и там шел бой. Все бесконечно множилось, бой не мог кончиться никогда. Не продохнуть от пороховой гари, ствол всегда раскален от выстрелов, осколки вечно секут лицо. В этих закручивающихся воронках, начинающихся от фантастического прицела его винтовки, к которому он припал, – возникали новые скальные образы, разновеликие каменные сюжеты, взаимоотношения масштабов, хитросплетения иззубренных трещин. Сверлящий визг пуль резал слух, железная плеть автоматных очередей хлобыстала справа и слева, ружейный лай сливался в предсмертный вой огрызающегося зверя. Эхо выводило свою партитуру из немыслимой какофонии; и разрывало нотные листы; и мешало снежные обрывки с белыми лохмами дыма, сверкающими осколками льда, крошевом камней.
Сосредоточив плотный огонь, альпийские стрелки не давали и головы поднять. Ему – и, может, пятерым-шестерым горцам. Какой-то старик, черный, обугленный как головешка, махнул ему рукой… давай сюда, пригнись! У старика в руках древнее ружье; и рядом, за камнем, пригнулся мальчишка: взъерошенный, жалкий, в лохмотьях… В другом месте парень точно и хладнокровно бил из-за камня, другой тут же подавал ему перезаряженную двустволку. На глаза попалось безжизненное распростертое тело какого-то горца и, словно приподнявшись над плотными слежавшимися снегами, плыло в сознании, отказывающемся что-либо воспринимать. Но пули, вовсе не «мистические», выбивали над его головой грозовое облако со сверканием молний. Немецкие егеря окружали, подходили все ближе.
В сетку прицела попал горный стрелок, который «чтобы спастись от ужасных русских морозов, надел тяжелый выворачивающийся зимний костюм с подкладкой, вывернув его белой стороной наружу». Оптическое устройство «Незримый меч», над которым снайпер так долго работал, приблизило переносицу солдата 91-го горнострелкового полка. Были отчетливо видны рыжеватые веснушки, забрызгавшие его нос… нет, это уже черные брызги из пулевого отверстия… Горный стрелок ткнулся башкой в камни.
Лейтенанта 1-й лыжно-егерской бригады, который носил «армейский вариант камуфляжной куртки СС с типичным для армии «оскольчатым» камуфляжем», снайпер настиг, когда тот пытался перезарядить свой пистолет-пулемет МР-40, вытаскивая из подсумков на поясном ремне магазин к этому оружию. Зря этот лейтенант неосторожно высунулся из-за камня! Его головной убор, «полевое кепи с приколотым с левой стороны значком лыжных частей», пробитое пулей, съехало на глаза, в которых навсегда застыли белоголовые старцы, сошедшиеся на тризну.
И унтер-офицер 137-го горнострелкового полка, хотя он и носил «куртку второго армейского типа, надетую белой стороной наружу», далеко не ушел. Снайпер разглядел его метнувшуюся тень у серого камня, поймал в паутинку прицела, поставил на унтер-офицере риску лазерного наведения… Отчеркнул, прервал его бег. Сломленное тело по инерции пропахало снег.
И тут же, где-то позади него лязгнули черные драконьи зубы – раздался взрыв… Расцвел огненный цветок с режущими кромками иззубренных лепестков. Снайпера скрутило, бросило вниз вместе с ледяными и каменными осколками. Слезились глаза, от пороховой горечи, гранитного крошева и земляного тлена было невозможно вздохнуть. Белесое лохматое облако, накрывшее снайпера, тряслось, ухало и хохотало. Кривляющийся в диком танце старик-великан вырос над ним…