Космонавты живут на Земле. Книга 2
Шрифт:
– Извините, — оказал Каменев необычно робко и поглядел вопросительно на журналиста, — полковника Нелидова здесь не было?
– Не было, — подтвердил Рогов.
– Жалко. Запропал... — Каменев было собрался уходить, но что-то его удерживало.
– Извините, — повторил он, — это сейчас вы обо мне заметку передавали?
– О вас, Георгий Васильевич, — кивнул Рогов и невольно залюбовался худощавым смуглым лицом офицера и смущенным блеском его черных глаз. «А он очень красив, когда такой, — грустно заключил про себя Леня, — немудрено, если Женя его полюбит».
–
– Будет, Георгий Васильевич. Еще не было случая, чтобы Рогова бросали в редакционную корзину. А вам не хочется?
– Да нет, отчего же, — развел руками Каменев.— Я люблю, когда обо мне в центральных газетах заметки печатают. Это не так часто бывает. Я всегда вырезаю и храню. И признаться в этом, как видите, не стыжусь.
От его упругой мускулистой фигуры веяло таким мальчишеским простодушием, что Рогов не удержался от доброй улыбки:
Спасибо за откровенность. Мне очень приятно от вас это слышать. Иные рисуются, что не любят встречаться с журналистами, не любят, когда о них пишут, а на самом деле радешеньки, если упомянут хотя бы фамилию. Это же...
Только, знаете, Леонид Дмитриевич, — тихо прервал его Каменев, — не слишком ли много в вашей заметке таких вот слов: героизм, мужество, подвиг?
Леня спрятал блокнот, возражающе поднял загорелые пухлые руки:
— Но позвольте, Георгий. Во-первых, в информации эти слова употреблены по разу. А во-вторых, ухватиться за стропы угасающего купола чужого парашюта, зная, что можно запутаться в них и погибнуть вместе с тем, кого ты решил спасти, рисковать жизнью и, не колеблясь ни мгновения, пойти на этот риск... Каким же другим словом можно все это назвать? Не скромничайте, не скромничайте.
Каменев свел брови, но, скорее, не упрямо, а огорченно:
– Видите ли, я далек от того, чтобы, как вы тут выразились, скромничать. Но слова — мужество, подвиг, героизм — это же просто неправда.
– Почему? — остолбенел Рогов.
– Я хочу сделать анализ побудительной причины этого поступка. А он-то как раз и говорит об обратном, о том, что тут никакого героизма не было.
Рогов развел руками:
– Извините, Георгий, но я...
– Да тут и понимать нечего, — решительно выпалил капитан и опустил глаза, — ведь я же спасал Женю!
– Почему ваш поступок менее героичен, если вы спасали Женю?
– Потому что я спасал самого себя, свою судьбу, если на то пошло, — сжав кулаки и поднося их к груди, запальчиво продолжал Каменев. — Скажите, Леонид Дмитриевич, а вы бы не бросились спасать Женю, если бы она погибала на ваших глазах?
Улыбка сбежала с побледневшего лица журналиста.
Разумеется, бросился, если бы даже это было бесполезно, — грустно согласился он.
– Теперь вы понимаете, что побудительная основа моего поступка была несколько иной?
—- Понимаю, — глухо вымолвил Леня и так низко и бессильно опустил голову, что Каменеву стала видна его лысина, оберегаемая старательным зачесом. Это уже была дуэль, и Каменев сделал по всем правилам выстрел. Рогов еще раз глубоко вздохнул, подавляя неожиданно
—Леонид Дмитриевич, что вы обо мне думаете? —задумчиво спросил Каменев.
Рогов растерялся от немного печальных, на него нацеленных глаз Георгия. Они сейчас стояли рядом, с интересом наблюдая друг за другом.
– О вас? — переспросил Рогов. — Думаю, что вы честный, справедливый и мужественный человек.
– И вы всегда так обо мне будете думать?
– Всегда, Георгий.
– Спасибо, Леонид Дмитриевич! — горячо поблагодарил он Рогова и стиснул до хруста ему руку.
* * *
Горелов медленно приближался к серому зданию гостиницы. После утреннего происшествия на душе остался тяжелый неприятный осадок. Милая Женька! Он-то больше всех находившихся на земле переживал ее смертельную беду, потому что, едва успел приземлиться в нескольких сантиметрах от центра белого круга и торжествующе поднять голову, понял, что происходит в небе. Он застыл от ужаса и от сознания собственной беспомощности.
Стоял, боясь пошевелиться, с трудом удерживая стон. А потом, увидев, что двое спускаются под белым тугим парусом парашюта, отчаянно завопил от радости.
Сейчас Горелов шел и думал о жизни и смерти, о значении случая в человеческой жизни. Вот вырвалась Женя из самых, что называется, когтей смерти и будет жить долгие годы. Совершит космический полет, окончит академию. Выйдет замуж и народит детей, а когда-нибудь станет, наверное, и бабушкой. И все-таки всегда будет вздрагивать, вспоминая гаснущий купол парашюта и суровую, неласковую, стремительно набегающую землю. Но если ее спросят, сожалеет ли она, что избрала в жизни полную опасностей тернистую дорогу космонавтки, честное слово, во все легкие Женя крикнет: нет!
Алексей вошел в прохладный холл гостиницы, украдкой бросил взгляд направо и огорчился: за столом дежурного администратора он не увидел синеглазой женщины. Ее место занимала пожилая киргизка, добрая, словоохотливая тетя Анара, как ее звали все обитатели гостиницы. Несколько дней назад Алексей регистрировал у нее свое командировочное предписание. На его вопрос, как к ней обращаться, дежурная с доброй усмешкой ответила:
—Тетей Анарой зови. Так? Киргизский язык не знаешь, так? Если бы знал, не спрашивал. По-киргизски Анар — это самое тонкое вино, спелый гранат, душистый цветок.
Сейчас он хотел подняться сразу к себе в номер, но тетя Анара издали окликнула:
—Будешь капитан Горелов? Так? К себе в номер не ходи. Ты теперь другой номер живешь. Иди, дам ключ.
Алексей подошел к столику. Тетя Анара надела очки, открыла ящик с ключами и стала в нем копаться. Он терпеливо ждал, пока она гремела ключами, произнося громким шепотом какие-то ругательства. Наконец сняла очки и покачала головой:
– Ай беда! Это Лидия по ошибке домой твой ключ унесла. Такой хороший аккуратный человек Лидия, а сегодня сама не свой была. Вот и унесла. Ты знаешь Лидию?