Космопорт
Шрифт:
— Садитесь, конечно.
После энергичных даже не танцев, а половецких плясок, перевожу дыхание, Света упорхнула щебетать с подружками, учителя мне своё расположение выказали, многие уже ушли. Время неумолимо разменивает последний отмеренный для бодрствования час. Уже много лет я позже десяти вечера спать не ложусь. Правило это нарушаю только в новогоднюю ночь.
С лёгким шорохом сдвигается стул, мужчина размещается напротив.
— Вячеслав Степанович.
— Меня вы знаете, как зовут, — киваю. — Или вас отчество интересует?
—
— Тогда без отчества. Привилегия молодости.
— Скорее, юности, — улыбается мужчина. — Скажите, Виктор, не слишком ли… неподъёмное дело на себя взвалили? Я о выходе в Большой Космос.
Кажется, он хотел сказать «не слишком ли много на себя берёте», но вовремя спохватывается. Грубовато звучит в такой форме. Поэтому тоже смягчаю:
— Это ведь личное дело каждого, сколько на себя брать, не правда ли?
— Так-то оно так, но ведь за вами люди пойдут, а вдруг у вас ничего не получится? Не хочется видеть своих детей у разбитого корыта.
— Это ведь в том числе от них будет зависеть? — лукавлю, но чует моё сердце, что собеседник не знает тезиса «80% успеха или неуспеха любого дела зависит от руководства». К тому же есть ещё оставшиеся 20%.
— Наверное. И всё-таки на лидере главная ответственность, — может, и не знает, но гнёт в верном направлении. — А я, как ни прикидываю, никак не пойму, каким же образом вы намереваетесь достичь Луны, Марса и всей Солнечной системы.
— Вы кто по профессии? — защиту строю издалека, разговор меня начинает развлекать.
— Строитель.
— Я вот до конца не знаю и не представляю, как построили, например, Останкинскую башню и другие высочайшие здания. Но ведь они существуют, стоят и поражают наше воображение.
— И всё-таки…
Упорный какой! Слегка раздражает, но больше всего скуку навевают такие расспросы. К тому же они слишком близко подходят к той границе, на которой подписку о неразглашении надо требовать.
— Можно в общих чертах? — и начинаю объяснять, получив согласие: — Массивный лунный модуль с сухой массой сто — двести тонн обойдётся в три-четыре миллиарда долларов…
— Погодите, что значит «сухая масса»?
— Вот видите, вам уже подробности подавай. Я вам так до следующего года буду рассказывать. Сухая масса — это масса без припасов, доставляемого оборудования, топлива и экипажа. Итак, считайте. Четыре ярда. Строительство большой орбитальной станции массой, скажем, три тысячи тонн обойдётся в десять — пятнадцать миллиардов долларов. На ней как раз и можно собрать приличный лунный модуль.
Замолкаю.
— И? — не понимает мужик.
— Что «и»? Всё! Луна достигнута, экипаж работает, шлёт отчёты, совершает открытия, исследует поверхность. И всё это будет стоить в пределах десяти — двадцати миллиардов долларов.
— Разве это мало? — и такой требовательный взгляд. — Лучше бы эти деньги на благо народу пустили.
— Социальные программы — это к государству. Мы здесь причём? Агентство, так же, как и все,
— Как «причём»? Разве вы будете тратить не государственные деньги? — чуть ли не прокурорские нотки прорезаются.
— Нет. Государственных денег у Агентства нет ни копейки и не предвидится.
— Погодите, но я что-то слышал…
Меня спасают подошедшие девчонки, Света с Олей. Однако нахожу нужным закончить:
— Госдума выделяет ежегодно восемьсот миллионов рублей на образование в аэрокосмической отрасли. Агентство имеет к этому только косвенное отношение. Работа с будущими кадрами. Это все, я повторяю, все государственные расходы, хоть как-то касающиеся нас. Мелочь, как сами понимаете.
— Восемьсот миллионов — почти миллиард, — мужчина пытается брыкаться.
— Роскосмосу на будущий год заложили двести семьдесят миллиардов. Так что логичнее будет вам ему претензии предъявлять. За расходование народных денег.
— А откуда же у вас средства? — мужчина искренне недоумевает.
Девочки переглядываются и хихикают.
— Как «откуда»?
Думаю, надо пошутить немного. Исключительно ради того, чтобы отстал:
— От олигархов, — заявляю, не моргнув глазом, что, кстати, не совсем шутка. — Так что ничего страшного для страны не случится, если обанкрочусь. Пропадут деньги олигархов, иностранных и наших, вам что, сильно их жалко?
— Н-нет… — обескураженно мотает головой.
— Вот видите! — торжествую победу. — Если сработает, страна получит законный повод гордиться, её репутация и престиж взлетят до небес, появятся новые возможности. А если провалю дело, пострадает десяток олигархов, до которых никому нет дела. Всё тип-топ.
— Вить, пошли! — девочки вытаскивают меня из-за стола. — На улице сейчас фейерверки пускать будем.
Это организаторы ловко придумали. Выманивают всех на улицу, а дальше — пожалте по домам. Уходим, оставляя посрамлённого критика за спиной.
Новый, 2030-ый год, время 00:30.
Мы все в квартире Стрежневых.
— Ты пойми, Кать, — упорствую в достижении благородной цели — сманить к нам королеву нашего класса, — нигде больше ты не взлетишь и карьеру звезды эстрады не сделаешь.
«Почему?» — вопрошает одними глазами. Димон прислушивается, усмехаясь.
— Потому что пробиться можно только в Москве — через бесконечные изматывающие кастинги, через каторжную работу. И то, если сильно повезёт. Здесь, в Синегорске, тебя знают, но наш город провинциальный, улучшенный вариант Урюпинска.
— У нас замечательный город с древней историей, — чуть обиженно за свою малую родину встревает Света.
— Таких городов в центральной России — вагон и маленькая тележка. Суздаль, Новгород, Рязань, Псков, Смоленск. Маленькая Ладога пару лет вообще столицей Руси была. И что?