Косой дождь. Воспоминания
Шрифт:
Привожу «новеллу» С.Н. Ростовского в том виде, в каком я ее запомнила.
«Вы, наверное, знаете, что меня посадили в феврале 1953 года. И сразу же отвезли на Лубянку во внутреннюю тюрьму. Допрашивали каждую ночь. Нет, никаких избиений не было. Не было ни пыток, ни побоев. Только ругань и очень яркая лампа. Свет бил прямо в лицо. И допросы длились до утра. А спать в камере днем не разрешали.
Через несколько дней я попросил бумагу и карандаш. Мне дали и то и другое. И я начал писать записки следователю. Я писал: “Расстреляйте меня. Никаких показаний я дать не могу, поскольку
Я, как вы знаете, человек здоровый и выносливый, но понимал, что пыток не выдержу. Сойду с ума, оговорю ни в чем не повинных людей.
Расстрел представлялся мне единственным приемлемым выходом.
Дней десять длилась эта мука. А потом меня вдруг перестали вызывать на допросы. Шли ночи, шли дни. Ночью я спал, днем вышагивал по камере и мучительно размышлял, какие страдания меня ожидают? И как к ним подготовиться? А главное, как заставить их убить меня сразу?»
На секунду прерву рассказ Ростовского. Чрезвычайно искушенный политик, он, безусловно, умственно превосходил своего следователя. По вопросам этого гэбэшника Семен Николаевич довольно скоро догадался, что его хотят использовать в деле… самого Молотова… Ростовский много лет жил в Англии, был знаком с советским послом в Лондоне Майским и, видимо, должен был фигурировать на процессе как английский шпион — связной между Майским и Молотовым. В любом случае ему грозила высшая мера. Просьба о быстрой смерти была вполне логичной…
Продолжаю рассказ Ростовского: «Итак, меня больше не допрашивали. По моим расчетам, месяц. Потом опять появился конвойный и привел меня в ту же комнату. Только следователь был другой и проклятую лампу не включали. Незнакомый следователь вежливо предложил сесть, а сам довольно долго листал какие-то бумаги. Все это время меня сотрясала дрожь. Я решил, что сейчас начнется нечто ужасное. И слова следователя: “А теперь говорите правду. Только правду” — показались мне зловещими: что я мог ответить? Ведь я все время говорил правду. И я взмолился:
— Расстреляйте меня.
Долго бился со мной следователь. Но я стоял на своем. Прошло несколько дней, меня вызывали снова и снова. Однако диалог не менялся: следователь просил говорить правду, я молил о расстреле…
И вдруг следователя осенило, и он сказал:
— Вы знаете, что Сталин умер?
Тюрьма на Лубянке была совершенно отрезана от мира. Я существовал в вакууме. Вопрос следователя поначалу испугал меня, но потом в моей голове что-то забрезжило. Следователь дал мне почитать газеты. И я поверил, что Сталина нет и что я выйду на свободу… Через короткое время меня отпустили».
А теперь о самом Семене Николаевиче Ростовском. Имя, отчество и фамилия этого человека выдуманы. Только после того как он умер, мы с мужем — и то случайно — узнали его настоящую фамилию — Хентов138. А звали его Леонид Аркадьевич. Ну пусть Ростовский. Но зачем менять имя и отчество «Леонид Аркадьевич» на «Семен Николаевич»? А может,
Все равно для меня Ростовский по-прежнему Семен Николаевич Ростовский или Эрнст Генри. Под именем Эрнст Генри он издал в Англии в середине 30-х две публицистические книги: «Гитлер над Европой» и «Гитлер над Россией». Книгу «Гитлер над Россией», под заголовком «Гитлер против СССР», перевели в 1937 году на русский и напечатали огромным тиражом. Родители, да и я читали эту книгу взахлеб, ведь в книге было впервые написано, что гитлеровцы могут вторгнуться в пределы Советского Союза и тогда танки Гудериана пройдут по Белоруссии… Без Сталина такую крамольную книгу не выпустили бы никогда, ведь нам внушали, что война будет вестись на чужой территории. Стало быть, косвенно Сталин хотел подготовить советских граждан к тому, что война может идти и на нашей земле!
Перо у Ростовского было блестящее. И он был международником от бога. В дни «оттепели» он кроме множества опубликованных статей сочинил одно или два самиздатовских письма против воскрешения сталинизма. Их подписали масса известных людей — от Капицы до Плисецкой! А в 1967 году, как вспоминал А.Д. Сахаров в своей автобиографии139, он с Э. Генри написал для «Литературной газеты» статью о роли интеллигенции и об опасности термоядерной войны. Однако статью зарубили в ЦК КПСС. Но она каким-то образом, по словам Сахарова, попала в вышедший за рубежом сборник «Политический дневник»140.
Позже власти то запрещали статьи Ростовского, то опять он бурно печатался. Для меня Семен Николаевич вынырнул из небытия уже вскоре после войны. Что мы о нем знали? Ничего.
Он появлялся то у нас, то у Беспалова, то у других общих знакомых. Писал и в «Новом времени», и в «Литгазете», и в редакциях Радиокомитета.
Только в 1988 году в латвийском журнале «Даугава», который в Москве воспринимался чуть ли не как «тамиздат», известный международник Виталий Кобыш141 и сам Семен Николаевич попытались рассказать о прошлом Эрнста Генри.
Естественно, ни о какой полной биографии речи не шло. Где родился? Прочерк. Кто были отец с матерью? Прочерк. Где учился? Опять прочерк. Из биографических данных Кобыш приводит только одну: год рождения 1904-й. И тут же рассказывает, что в 1923 году, побывав в Турции, Ростовский написал книгу «Анкара». Иными словами, уже был послан в Турцию, уже успел разобраться с кемалийской революцией 1918 года и с политикой ее главы Ататюрка. И издал в Германии свою книгу. И все это в 19 лет. Вернее, в 18. Все-таки год ушел, наверное, на написание «Анкары».