Косой дождь. Воспоминания
Шрифт:
Остались, наконец, с «делом врачей», врачей-«убийц», которые, согласно обвинительному заключению, опубликованному в «Правде», признались, что по заказу иностранных разведок убили Жданова, Куйбышева, Щербакова и других вождей и видных военачальников.
Остались с упорными слухами о том, что всех евреев выселят в Сибирь, где уже построены для них бараки, а врачей-«убийц», в том числе академика В.Н. Виноградова, вздернут на виселицу близ Лобного места на Красной площади.
Потом много лет говорили, что, дескать, слухи есть слухи. Бараки не были впечатлены ни на фото-, ни на кинопленке. Но на фото и на пленке
Еще говорят, что евреев не выслали, а врачей не повесили. Да, не выслали, не успели. Ну и что? Другие народы ведь выслали. Депортировали за 24 часа и ингушей, и чеченцев, и калмыков, и балкарцев, и крымских татар. Депортация была давно отработана, опробована еще на кулаках в 30-х.
Ну а что касается виселиц на Красной площади, то мне они до сих пор кажутся тоже вполне правдоподобными. Разве мог возникнуть в XX веке слух о том, что, например, против Букингемского дворца построят виселицы, на которых вздернут известнейших английских врачей, в том числе лейб-медика королевы? (Виноградов был личным врачом Сталина!)
Ну а с чем осталась я? Вернее, без чего осталась я? Я осталась без работы и фактически без права печататься… Работа мужа висела на волоске. Со дня на день его могли уволить. И в журнал «Новое время», к примеру, даже корректором немецкого издания его не очень-то хотели брать! И еще мы с мужем остались с «гениальным» планом — отдать единственного ребенка домработнице Шуре, с тем чтобы она увезла его в деревню под названием Бродки, если нас сошлют!
В этой деревне недалеко от Ельца, «малой родины» Бунина, я побывала в 60-х. Боже, что она собой представляла при советской власти! Скота почти никто не держал. Одна корова на двор и железная кровля считались верхом зажиточности. Пьяные, грязно сквернословящие мужики переходили от бабы к бабе. Подростки были сплошь неграмотные и полупьяные. Хотя вроде бы школа имелась. На вопрос, кто у нас правит страной (повторяю, дело было в середине 60-х), ребята не смогли ответить… Кто-то робко предположил: «Чапай, что ли?» (Опрос проводили студенты, мой сын Алик и Виталик Комар124, привезенные наивным Д.Е. в Бродки на… пленэр.)
И в этой деревне должен был расти наш единственный сын.
Вот с чем осталась я.
Ну а с кем мы остались? С какими соратниками? С жирным «аппаратчиком» Маленковым, бабье лицо которого внушало мало доверия. Поэт Коржавин прозвал его Маланьей. С жутким Берией. С безликим Молотовым, жена которого была сослана. Даже ее он не смог или не захотел защитить. С малограмотным Хрущевым. С отвратительным Кагановичем. С хитрым Микояном, про которого ходил замечательный анекдот: «Анастас Иванович, дождь льет как из ведра, все с зонтиками. Что же вы без зонтика?» — «Ничего. Я между струями пройду, не замочившись…»
Не знали мы тогда стихотворения Мандельштама о кремлевском горце и сброде его «тонкошеих вождей», о тех, «кто свистит, кто мяучит, кто хнычет», о всех этих «полулюдях». Не знали, но носом чуяли, что они полулюди.
И все-таки оказались не правы.
Даже Маленков, Берия и Молотов — первая тройка — были наименьшим злом. Кстати, портреты Маленкова долго висели в избах у деревенских стариков, крестьяне надеялись, что Маланья спасет их от сталинского крепостного права.
Не говоря уже о Хрущеве.
Ну а мы, нетитулованная
Расскажу только об одном забавном эпизоде. По-моему, летом не то в 1956-м, не то в 1958 году ктЛо из знакомых в нашем доме пришел с интересным известием: напротив нас через улицу в магазине «Академкнига» продается брошюра — докторская диссертация математика по фамилии Гастев, и эту брошюру надо немедленно купить. Мы, конечно, купили.
В тексте диссертации ничего не поняли. Но в конце брошюры, где диссертант напечатал список ученых, благодаря которым он и написал свою работу, значились два имени: Д. Чейн и У Стокс.
И тут мы сразу все уразумели и все вспомнили. Вспомнили, как диктор Левитан прочел в сводке о болезни Сталина: «Несмотря на интенсивное кислородное и медикаментозное лечение, наступило чейнстоксово дыхание». Много лет спустя я прочла в «Новой газете», что математик Юрий Гастев, в прошлом узник сталинских лагерей, поблагодарил после защиты диссертации врачей Джона Чейна и Уильяма Стокса за то, что они описали дыхание, которое наступает непосредственно перед клинической смертью…
P.S. Ну а как же преферанс? Повлияла ли смерть Сталина на мое пристрастие к этой увлекательной «умственной» игре? Повлияла. Очарование преферанса поблекло. Вернувшись к более или менее нормальной жизни, я уже не жаждала во что бы то ни стало отключиться. Иногда мы еще расписывали пульку, но это происходило все реже. И постепенно я вернулась в свое первоначальное допре-ферансное состояние: не могу отличить валета от дамы.
Тогда возникает другой вопрос: к чему писать о преферансе, если собираешься рассказать о смерти Сталина? Но так уж получилось, что воспоминания об историческом событии — смене одной эпохи на другую — тесно срослись в моей памяти с картами, с отчаянно азартной игрой в преферанс, с сестрами Сергеевыми, а сестры Сергеевы — с Гудаутами. Не хочу все расставлять по полочкам: на одной — события, на другой — мелочи жизни. На самом деле в голове они почти всегда переплетены.
2. Первая весна… Начало «оттепели»
Бег времени» — устойчивое словосочетание. Но иногда время движется медленно, иногда оно и впрямь бежит. После 5 марта 1953 года, то есть после смерти Сталина, время буквально понеслось вскачь. Жизнь стала меняться даже не сразу, а мгновенно. По нашему тогдашнему восприятию, настала эра больших и малых «чудес».
Большие «чудеса» всем памятны: реабилитация ни в чем не повинных врачей уже в апреле 1953 года и попытки прекратить антисемитскую кампанию.
Далее: какие-то непонятные слухи насчет кардинальных поворотов в политике. Для меня, простой смертной, эти слухи связаны со статьей Маленкова в «Правде».
Маленков написал, что надо думать не только о промышленности «группы А», то есть о тяжелой промышленности, в основном военной, но и о промышленности «группы Б», иными словами, о текстильной, обувной, пищевой, наверное, даже о часовой и парфюмерной отраслях.
Уже сама постановка вопроса о «группе Б» была сенсационной. Стало быть, и впрямь новое веяние: советских людей, видимо, следует как-то получше оде-вать-обувать, вообще приводить в божеский вид, к примеру, снабжать часами не только в качестве премии за ударный труд.