Косой дождь. Воспоминания
Шрифт:
И при всем том, при небывалых скоплениях народа в полицейском государстве никто не видел скопления полицейских — милиционеров. Конечно, гэбэшники в штатском были повсюду, но, когда надо, они умели оставаться незаметными, не мозолить глаза…
Что же произошло в роковые дни сталинских похорон?
Неужели ослабла хватка сталинской гвардии? Неужели несгибаемые большевики из ЦК и из КГБ растерялись, как все мы?
Сомневаюсь.
Скорее, они не захотели расписать похоронную церемонию по часам, по минутам, как расписывали любое массовое мероприятие.
Неужели
Демонстрации проходили по железному сценарию. Заранее было известно, на какой улице, в каком дворе, на каком предприятии или в учреждении, в какое точно время соберется та или иная группа демонстрантов. Известна была ее численность, известно было, когда она построится и выйдет на заранее согласованный маршрут. Когда подойдет к Манежной, когда вступит на брусчатку Главной площади страны (про брусчатку и Главную площадь день и ночь бубнили по радио). Было известно также, в какой колонне пройдет эта группа — в первой от Мавзолея, во второй, в третьей, а может, и вовсе в последней. 11оименно фиксировались граждане-товарищи, которые понесут портрет Сталина, портрет Ленина, прочие портреты и транспаранты. На учете был каждый правофланговый. Все было заранее рассчитано и просчитано. До такой степени просчитано, что трудящимся уже утром сообщали, в каком часу закончится демонстрация и когда откроются закрытые станции метро — «Охотный Ряд», «Площадь Свердлова», «Библиотека имени Ленина» и т. д.
В общем, при Сталине толпа была управляема, поскольку ее превращали в один гигантский механизм.
Но как же происходили (и происходят) массовые мероприятия в других странах, где никогда не строили социализм? И где Сталин и в дурном сне не мог привидеться?
В апреле 2005 года я смотрела по телевизору (по «Немецкой волне») прямую трансляцию из Рима — похороны папы Иоанна Павла II. Площадь перед собором Святого Петра была черна от народа. И все прилегающие улицы — гоже. Передавали, что паломников со всего света было до четырех миллионов.
И люди там говорили на многих языках, не всегда понимая друг друга. Чисто Вавилонское столпотворение. И ни одного затоптанного насмерть. Ни одного несчастного случая. Хотя это происходило в год разгула экстремизма, в год взрывов бомб, перестрелок, в год активизации шахидов, шахидок и прочих изуверов. И ничего! Никто не совершил теракта, хотя на площади было полным-полно видных политиков из разных стран.
Думаю, ничего сверхъестественного в этом нет.
Во-первых, христианская, особенно католическая церковь славится тем, что блестяще все организовывает. Недаром ее так ненавидят при тоталитарных режимах. С Церковью боролись и Сталин, и Гитлер.
Во-вторых, в условиях демократии толпа умеет самоорганизовываться. Она сразу же рождает лидеров местного масштаба, которые наводят порядок.
Наша толпа и в День Победы в мае 1945 года, и в марте 1953 года ничего этого не умела. Ведь лидеры появляются только там, где не убита инициатива. И где человек не стал винтиком (лишь в годы Отечественной войны, в экстремальных
Может быть, я права… А может, в том ужасе, что случился в день сталинских похорон, был свой тайный смысл.
Тиран должен был утянуть за собой в могилу энное число своих подданных. Ведь Сталин вверг страну в варварство. А во времена варварства на Руси погребальный обряд — тризна — сопровождался жертвоприношениями.
Ну а как же с эстафетой? Эстафеты уж точно не было. Не было и пресловутой «клятвы» — идти тем же путем, каким нас вели Ленин и Сталин. Выступления соратников оказались казенно одинаковыми, и виртуальная политэстафета, выстроившаяся в нашем сознании (один Вождь передает другому палочку), явно не состоялась.
Тройка Маленков — Берия — Молотов, которая стояла на Мавзолее как бы на полшага впереди остальных, ничего не говорила ни уму ни сердцу.
Интересно, что из всех моих многочисленных тогда друзей и знакомых только один ночью в организованном порядке сподобился пройти мимо гроба Вождя. Это был Олег Прудков, сотрудник «Литературной газеты», главным редактором которой был тогда Симонов.
И в этом нет ничего удивительного. Главнее «Литгазеты» была только «Правда». Главнее Симонова только Шолохов, главнее писателей, «инженеров человеческих душ», только члены ЦК ВКП(б).
Теперь пора подытожить.
Вспоминая первые месяцы после смерти вождя, должна сказать, что, несмотря на слова наших с мужем друзей «Тиран умер», несмотря на то что мы пили водку отнюдь не за упокой его души, несмотря на то что дела житейские (заграничная безрукавка) шли своим чередом, чувства растерянности и страха не проходили. Впрочем, «страх» — это, пожалуй, не совсем то слово, страх — нечто рациональное. Страх человек испытывает перед походом к зубному врачу и на экзаменах. Страшно, когда болеют близкие и когда тебя вызывает начальство. Тут все понятно.
Но есть еще непонятное иррациональное чувство ужаса. Ужаса перед чем-то необъяснимым, зловещим, неконтролируемым.
Вот этот-то ужас, который сковывал меня в последние годы жизни Сталина, отнюдь не прошел и в марте 1953 года, когда он умер.
Долгое время я стыдилась этого. Стыдилась, что не ощутила ни облегчения, ни радости оттого, что Тирана больше нет.
Теперь уже не стыжусь.
Не стыжусь, потому что знаю, с чем мы остались. И с кем.
Мы остались за «железным занавесом». Скорее, в вакууме, — изолированные от всего цивилизованного мира.
Остались с новым накатом государственного террора.
Остались в стране, превратившейся из красной в красно-коричневую, то есть в красно-фашистскую. И это после того, как народ победил фашизм в германском варианте.
Остались с отвратительной вспышкой ксенофобии, ненавистью к благополучным, добившимся сносной жизни и демократических свобод народам.
Остались со все разгоравшимся антисемитизмом, который во времена моей молодости у нас в стране был искоренен. Ну, пусть не искоренен, а всего лишь подавлен.