Косой дождь. Воспоминания
Шрифт:
Знаю только, что именно образование при советском строе деградировало на редкость заметно. Пока еще оставались старые педагоги, старая профессура, можно было чему-то учиться и чему-то научиться…
Солженицын назвал советскую интеллигенцию «образованщиной», а людей, окончивших советские вузы, «образованцами». Очень неточное название. Я назвала бы себя и других выпускников наших вузов «безобразованцами». Интеллигенция, выросшая в 30—40-х годах XX века, не знала иностранных языков, была незнакома с культурой других народов, понятия не имела о тогдашней философии, экономике, социологии, политологии. Более того, не
Ну а как насчет примитивной грамотности?
И с грамотностью было не ахти как… Какие бы претензии ни предъявляли нашему последнему генсеку М.С. Горбачеву, он человек выдающийся и, не в пример Хрущеву, окончил Московский университет. И что же? Михаил Сергеевич говорил «начать», «углубить», «лбжить». Чего же требовать от людей средних способностей?
По свидетельству одного из выпускников ИФЛИ Шарапова, поступившего в только что созданный ИФЛИ в 1934 году, всем студентам дали диктант, в котором некоторые сделали аж… по 40 ошибок.
Спустя почти 30 лет, в 1962 году, на приемных экзаменах в Строгановку, которые сдавал мой сын Алик, многие абитуриенты из провинции написали сочинение примерно с тем же количеством ошибок.
И еще, между прочим, я слышала, что главный редактор литературно-художественного журнала «Знамя», известный советский писатель Вадим Кожевников писал слово «пиджак» — «пенджаг», а слово «парад» — «парат». За что купила, за то и продаю.
Рассказом о пустых прилавках в продуктовых магазинах и об очередях за всем необходимым не стану утруждать читателя. Надеюсь, что в блеске наших дней, как говорил Зощенко, он не забыл слово «дефицит».
Осталось только ответить на вопрос, который мне, возможно, зададут: но неужели для интеллигентного человека так важны столь «бытовые» вещи, как хорошая квартира или хорошая еда?
Да, важны, очень даже важны, любой человек имеет право жить в отдельной квартире и нормально питаться. Он имеет также право в случае болезни на врачебную помощь. И еще: любой человек вправе рассчитывать на то, что его дети, если они не лодыри и не тупицы, получат неплохое образование.
О таких высоких материях, как свобода, демократия, равенство перед законом, я уже не говорю…
Горькие строки эти, как и все Предисловие, я пишу уже после окончания книги, в преддверии нового, 2014 года. Пишу, чтобы еще раз сказать молодым людям — никаких ценностей, будто бы созданных при советской власти, мы не лишились. Не верьте тем, кто утверждает обратное. Это либо выжившие из ума старики — у них отшибло память, — либо граждане особого склада, у которых главная радость в жизни была учить, контролировать, следить, влезать в чужие души, в чужую работу, в чужую постель. И запрещать, запрещать и запрещать. А еще: строго наказывать. Искоренять и вырывать с корнем. Шельмовать и унижать, стричь под одну гребенку, казнить и не миловать.
Как бы ни было тяжело сейчас, мы живем намного лучше, нежели 30, или 40, или 50 лет назад. Лучше, достойней.
И это отнюдь не противоречит тому, что я пыталась рассказать в моих воспоминаниях. Если вы хотя бы просмотрите их, то увидите и в моей долгой жизни было много хорошего; много прекрасных людей и счастливых минут.
Не
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив;
Шалун уж заморозил пальчик:
Ему и больно и смешно,
А мать грозит ему в окно…
Неужели эти стихи означают, что при крепостном праве крестьяне жили в России хорошо? Или что Пушкин, упаси бог, одобрял крепостничество?
Глава I. ВРЕМЯ И МЕСТО
1. Почти по Буало
В русском языке есть такое замечательное слово — «угораздило». Так вот, меня угораздило родиться аккурат в год революции, а именно 13 декабря 1917 года. В Москве. На Арбате. Но не в популярном много лет роддоме Грауэрмана, а в другом, в переулке где-то рядом с театром Вахтангова. С легкой руки Окуджавы («Ах, Арбат, мой Арбат») и Рыбакова («Дети Арбата») эта улица стала «малой родиной» нескольких поколений советской интеллигенции. Мало им было большой Родины!
Считается, что именно в Москве и именно в декабре 1917 года шли ожесточенные бои. Но не только я, но и мама моя этому тогда не придала значения. Уверена, ибо и я, куда более политизированный человек, не поняла, что осенью 1993 года у Белого дома в Москве произошла Революция, перевернувшая жизнь людей на постсоветском пространстве.
Казалось бы, мама хорошо подготовилась к рождению дочки: выбрала частную клинику, где, если роженицы не желали испытывать боль, им давали хлороформ (я родилась под хлороформом), обставила небольшую детскую (родители были небогатые, хоть и не бедные люди) и наняла профессиональную няню. Няню я увидела на фотографии в семейном альбоме с младенцем (то есть со мной) на руках. Очень впечатляющее зрелище: няня в белых чепце и фартуке с крылышками на плечах, младенец тоже в белом чепце и в белом «конверте» — искусно смонтированных пеленках. И все это великолепие буквально утопает в кружевах.
К сожалению, няня существовала для меня только на фотографии. А детская и вовсе лишь в воспоминаниях взрослых. Ее сразу после Революции отобрали. Еще одно доказательство того, что не стоит планировать заранее свою жизнь. Если поверить книге Солженицына «Ленин в Цюрихе», даже Ленин не предвидел Революции, а тем более всего последовавшего за ней. Чего же было ждать от моей мамы? Революция 1917 года, или «Десять дней, которые потрясли мир» ^название знаменитой в ту пору книги американского журналиста Джона Рида), застала маму на сносях, совершенно не предполагавшей, что вся эта заваруха на долгие годы. Кстати, и сама революция претерпела за мою жизнь большие изменения. Семьдесят лет она была Великой Октябрьской Революцией — все три слова с большой буквы. Потом ужалась до «революции» с маленькой буквы. А теперь и вовсе у некоторых авторов стала «переворотом».