Костёр в белой ночи
Шрифт:
– Ха-ха! Это прекрасно, когда есть свои мысли, – Тимофеев чуть дурачился, он любил чуточку повалять дурака в затянувшемся разговоре. – Дети, – старик поднял руку. – Вы до сих пор незнакомы. Подойдите друг к другу. Вот так. Лиза, протяни руку Михаилу, он образованный юноша и первый даме руки не подаст.
– Лиза, – она чуть присела.
– Михаил, – он чувствовал цепкость её пальцев и слегка влажную ладошку. Какая-то искорка пробежала по их рукам, и они оба удивлённо поглядели друг на друга.
– Ребята, какие вы красивые! – вдруг искренне удивился академик. И, совсем
Так они познакомились. Позднее, задумываясь над той встречей, Михаил пришёл к твёрдому убеждению: она была не случайна. Старик решил, что пришло время остепенить ученика, и остепенил.
Пришла пора – и поженились. «Как дождь прошёл», – любила говорить, да и до сих пор говорит Лиза: «Мы поженились, как дождь прошёл».
Женившись, он ни на йоту не изменил образа своей жизни. Закончил аспирантуру, защитил диссертацию и продолжал бродяжить по всему миру. Лиза понимала, когда он ехал в Японию, Малайзию, Индию, наконец, в Монголию, но вот бродяжничество по стране: в марте Иркутск – Тайшет – Абакан – Лена – Киренск – Олёкма (названия-то какие нечеловеческие), а в июне, не успев отмыться, уже летит на Колыму, Камчатку, спит где-то (а может быть, и с кем-то) в грязных ярангах, ест чёрт-те что и приезжает до костей пропахший каким-то звериным запахом, волоча за собой ещё и «полудиких» друзей…
– Знаешь, Михаил, мы так редко бываем одни, – как-то сказала Лиза, – что мне до сих пор стыдно тебя.
– Как это? Не понял.
– Какой же ты мужик! – скулы у Лизы покрылись мелкими пятнышками.
– Так это же хорошо! – обнимая её, зарычал, тычась лицом в её плечи.
– Пусти.
– Это же хорошо, что мужик! Эй, Монго! Хорошо это? – закричал в прикрытую дверь кухни.
У них вот уже десять дней жил эвенк Монго, привезённый Михаилом с Подкаменной Тунгуски.
– Это интеллигент тайги! Дерсу Узала! – шумел на жену, когда та напрочь отказалась принимать эвенка. Жили тесно, в крохотной однокомнатной квартире. И всё-таки Михаил вселил Монго на кухню. Тот оказался необыкновенно тихим, совестливым и милым человеком. Только вот ходил по ночам неслышной походкой, будто витал в воздухе. Ходил, как снежный барс в клетке, кругами из кухни в коридор, из коридора в кухню.
– Монго! – кричал Михаил. – Хорошо?!
– Цо хороцо? – откликался из кухни охотник. Он раз по двадцать на дню пил чай, пил глубоко, задумчиво. – Цо?
– А то, что у бабы мужик есть! Мужик! Настоящий!
– Музик хороцо! Шибко хороцо, – цокал Монго. – Музик соболь. Соболь шибко сильный, – смеялся чему-то мелко-мелко, будто зёрнышки рассыпал.
– Вот видишь…
– Глупо это. Пусти, – Лиза резко вырвалась. Впервые топнув ногой, хлестнула по лицу шёпотом: – Сегодня же убирайтесь со своим Монго к чертям!
– Лиза… Ты же интеллигентная женщина, – Михаил пытался всё оставить шуткой.
– К чёрту, к чёрту, – шипела Лиза. – Ты мне противен со своими мужичьими ухватками! Противен! Можешь в своей тайге рычать, а тут, слышишь, тут я требую вести себя прилично. Мужик! – и, как кошка, брезгливо тряхнула головой.
– Монго! Бойё! Собирай понягу, нас тут не поняли.
– Кончай
– Это почему? – Михаил остолбенел.
– Все твои сверстники – люди! А ты, любимый ученичок, – кандидат в дураки. Так и сгниёшь где-нибудь в тайге в обнимку с этими…
– Во! Дела! Сбесилась!..
Был самый тяжёлый второй год их супружеской жизни. Лиза наотрез отказалась иметь ребёнка, и Михаил решил уйти от неё, когда Тимофеев вдруг объявил на учёном совете, что руководителем Тихоокеанской экспедиции, к которой институт готовился добрых три года, он предлагает назначить кандидата наук Канаева Михаила Ивановича. В институте предполагали, что даже сам Старик может тряхнуть былым или уж в крайнем случае возглавит экспедицию кто-нибудь из докторов – его заместителей. А тут нате – кандидат Канаев.
– Сергей Поликарпович, – Михаил чуть было в ноги не бросился к своему учителю, – как же так! Я же таёжник, ну ещё степняк, может быть! Зверятник я! А там киты! Как же так! Я не смогу.
– Сможешь! Сказано – сможешь! Ты биолог прежде всего, биолог полного профиля. А потом киты – млекопитающие… Звери… Я тебя не трогал, ты по свету за эти годы набегался, хватит. Вернёшься с Тихого океана, сядешь в институте. Хватит бродяжничать. Жену забыл. Вы чего там надумали с нею? Смотри у меня!
Назначение Михаила было утверждено учёным советом. Поспорили, покипятились старички, но проголосовали единогласно. Знали: зря Тимофеев ничего не делает.
Но всё-таки Старика потом ещё потаскали по инстанциям, уговаривая изменить, переголосовать решение. Довод один: Канаев молод, и есть более почтенные и почётные кандидатуры. Сергей Поликарпович ни уговорам, ни просьбам, ни советам не внял.
Сборы в длительную и тяжёлую командировку отодвинули в запредель все семейные неурядицы. Провожая Михаила во Владивосток, стоя на открытом ветру аэропорта, Лиза прижалась к нему и зашептала:
– Какие мы глупые, глупые, Мишка! Полгода бегали друг от друга! – и ловила настывшими губами мочку его уха. – Я так хочу быть рядом с тобой…
Он обнял её нервно, как делал это всегда, когда в голову вдруг ударяла тёплая волна нежности, жалости к ней, и, почувствовав, как весь заполняется горячечным, каким-то малярийным жаром, прошептал:
– Что ты хочешь?..
– Лети завтра, завтра, – шептала она. – Есть же и завтра рейсы… лети завтра.
Он весь напрягся, нашёл её руку, и в этот миг она оттолкнула его:
– До встречи! До встречи, Миша! Поезжай! Буду ждать! Буду…
Дежурная по посадке тронула Михаила за плечо.
– Гражданин, в автобус. – И от этого вежливого голоса как-то безнадёжно стало на душе.
Уже сидя в салоне, вдруг почувствовал желание выйти на волю и побежать к жене, обнять её, поднять на руки и так пронести через стеклянный муравейник аэровокзала, мимо досужих глаз и чужих лиц, туда, на площадь, где гнутся под весенним ветром молодые берёзы, где много воздуха и есть дорога к ним, домой, но в это время автобус тронулся, и он увидел, как Лиза машет ему перчаткой. Сосредоточенная женщина, которая готова ждать своего мужа сколько угодно.