Костры на башнях
Шрифт:
Из-за дома показался чей-то силуэт. Комбат невольно прижался к толстому стволу дуба, словно намеревался слиться с ним. «Прохоров! Что это ему не спится? Неужели совесть заговорила и решил явиться к Соколовой и рассказать все о происшествии?»
Прохоров постоял несколько секунд, осмотрелся. И неспешно, по-кошачьи бесшумно ступая, направился вниз, в сторону ущелья.
Капитан растерялся: идти за ним или нет? Надо проследить — очень уж подозрительно его поведение. Он решил дождаться, пока Прохоров отойдет подальше и скроется за выступом скалы. Когда он исчез, словно погрузился в яму, Соколов не стал
Углубляясь в ущелье, Прохоров продолжал оглядываться.
Неужели уходит? Комбат, держа пистолет наготове, двигался за ним. Может быть, Прохоров и есть тот, за которым охотятся в дивизии вот уже более двух месяцев? Недавно комдив еще раз строго напоминал о том, что снова была перехвачена радиограмма — кто-то продолжает передавать фашистам важные сведения.
Прохоров остановился, будто почувствовал слежку, однако смотрел в противоположную от притаившегося за кустарником Соколова сторону. Может быть, ждет кого-то? Пришел сюда на связь?! Жаль, темно, трудно вести наблюдение. Он напряженно прислушивался, старался поймать малейший шорох, но было тихо.
Прохоров пошел дальше. Соколов немного подождал и вскоре последовал за ним.
За громадным валуном, казавшимся в полумраке ночи замершим медведем, Прохоров задержался. На этот раз оглядываться не стал, повел себя смелее, полагая, должна быть, что здесь, в стороне от села, он в безопасности. Приподнял камень, под которым, видимо, оборудовал тайник, достал какой-то чемодан, потом надел наушники и стал выстукивать ключом точки-тире…
Глава восьмая
Сгустились короткие осенние сумерки, потемнело на дворе и в доме. Прохладно, как перед снегом. Маргарита Филипповна затопила печь, зажгла керосиновую лампу — тепло и свет прибавили ей бодрости. Шумит, закипая, чайник.
— Господи! Как мало человеку надо, — сказала она.
Сели за стол ужинать, чай пить. К Маргарите Филипповне пришла учительница младших классов Таня Семенюк, по мужу Прохорова. Скучно ей одной в четырех стенах, время от времени приходит к сослуживцам, чтобы душу отвести. Невысокая, круглолицая, никогда не унывающая женщина. Любит пошутить и легко воспринимает шутку. Девчонкой, бывало, частенько опаздывала на уроки, за что подначивали ее сверстники. Да и теперь они, повзрослев, напоминали при случае, шутки ради, о том, как она постукивала в дверь класса и невинно переступала порог. Ее так и прозвали: «Тук-тук-тук, к нам приходит Семенюк».
— Ты что поспешила поменять фамилию? — выспрашивала Маргарита Филипповна гостью, а сама посматривала на Надю, сидевшую сбоку, молчаливую, притихшую от навалившихся на нее неприятностей. — Иначе скажи, чего ради выходить было замуж за нелюбимого? Так я говорю или чего-то не понимаю? Или боялась остаться в девках?
— Ой, не знаю, — разрумянилась смущенная Таня. — Может быть, и так — не по любви, а может быть, и этак. Просто стало жаль мне Прохорова. Разве вы не видели? Какой-то он такой был обиженный, что
— Почтительно здоровался со мной, наклонял голову, — напомнила Маргарита Филипповна.
— Что хорошего он видел в жизни? — оживленнее добавила Таня. — Все по общежитиям скитался. И на Урале, да и здесь. Ни кола ни двора. Никого у него. Подумала, подумала: эх, была не была! Доброе дело сделаю. Если любит — пусть. Говорят ведь, сделай добро, и оно окупится сторицей… — Последние слова Таня произнесла с игривым пафосом, чтобы придать своим уж слишком обнаженным откровениям несколько забавную окраску. — А что — боялась и в девках остаться!
Много трудного, безрадостного выпало на долю каждого из них в последнее время, не хотелось и в этот вечер друг другу портить настроение, томить печальными известиями, которых и без того через верх. Лучше вспомнить что-либо приятное. Именно с таким намерением явилась Таня в дом женщины, которую уважала за простоту и доброту еще со школьной скамьи. Она сразу же, с того самого момента, как только переступила порог, распахнула настежь дверь и вымолвила с веселой таинственностью: «Тук-тук-тук, к вам явилась Семенюк», чем вызвала у Маргариты Филипповны улыбку.
Но молчаливой и печальной оставалась Надежда, и ничто, кажется, не могло вывести ее из угрюмого состояния. Товарки уверяли ее, что все может измениться, важно, чтоб ве теряла надежду — кто знает, может быть, фашисты намеренно пугают население города этим самым зловещим угоном детей. Никто добровольно не идет к ним работать, вот и негодуют оккупанты, стращают, чтобы ради детей своих шли на уступки.
— Но откровенно говоря, мне нравился совсем другой парень, — продолжала с шутливой простотой Таня. — После десятого класса он уехал учиться в Ленинград. И больше не появлялся в Тереке. Вы его помните, Маргарита Филипповна…
Надя слушала и порой не слышала, о чем говорит Таня Прохорова, — мимо ушей пропускала незамысловатые признания простодушной говоруньи и думала о своем. «Господи! Что же это было со мной? Если бы не Маргарита Филипповна, кажется, натворила бы в безумстве непоправимых глупостей. Вот дура! Ополоумела от страха в тот миг, кинулась на грудь к Азамату». А он решил воспользоваться ее беззащитностью. Ее спасительница появилась в темных сенях тогда, когда Азамат прижал Надю к груди и стал порывисто целовать ее в шею, в щеки, в губы, а руки его блудливо шарили у нее за пазухой, мяли груди. Она спохватилась и пришла в себя, лишь когда Маргарита Филипповна грубым голосом осведомилась:
— Где это ты запропастилась, голубушка?
И, увидев Татарханова, певучим голосом договорила:
— А-а, у нас, оказывается, гость? Это ты, Азамат Рамазанович? Проходи.
В темноте она не заметила бледного лица Нади, ее растерянности. Пригласив гостя в комнату и отворив перед ним пошире дверь, Маргарита Филипповна пошла вперед, как бы показывая дорогу. А за ней Азамат, поправляя длинные черные волосы.
Надя вышла во двор, чтобы прийти в себя. Еще горше сделалось на душе: к острой душевной боли прибавилось неприятное чувство гадливости, самой вдруг стало противно. Она расплакалась. Затем умылась под краном холодной водой: Никак не хотелось идти в комнату. При одной мысли, что она покажется Азамату на глаза, увидит его — ее бросало в жар.