Костя в школе. Класс 9-й
Шрифт:
– Мне кажется, у меня не то что актёрского таланта, но даже способностей никаких. Только порчу спектакль.
– Да не, нормально. Талантливой Вергилии более чем достаточно.
– Да?
Мы сидели молча. Я листал сценарий, делая вид, что подучиваю.
– Ты только это, – каким-то чудом нашёлся я, – не вздумай сбежать перед премьерой.
– В смысле?
– Ну, я в твоё платье не влезу.
И мы рассмеялись.
Удивительное дело – совершенно родной человек сначала
Вергилия, стоявшая у сцены рядом с Людмилой Ивановной, оглянулась на нас с умилением.
– Тихо, пожалуйста, – попросила Людмила Ивановна.
Я сидел как на иголках, не находя повода подняться. А Маруся смотрела на сцену и не уходила.
– А директор не говорил, с чего это он вдруг решил ставить спектакль именно с нашим классом? – спросила она. – В прошлый раз со всей школы актёров набрал.
– Нет, не говорил. Надо будет спросить, – сказал я как человек, который с директором на короткой ноге.
– Может, Даню хотел задействовать? – размышляла Маруся. – А то у него с учёбой опять как-то не складывается.
– Да? – удивился я. – Жаль.
За всеми последними событиями я, наверное, никого вокруг не замечал, что уж говорить о Даниных школьных успехах.
– Он уже вовсю тренируется, чтоб служить по контракту, – прошептала Маруся. – Вот и забил на учёбу.
– Не рановато?
– Ему 17 скоро. Но, возможно, директор пытается задержать его в мирной жизни.
– Не исключено, – согласился я.
– К тому же вы с Никиткой – его любимчики, – продолжала Маруся шёпотом, – ему приятно снова с вами поработать.
– Не выдумывай.
– Не выдумываю. Да и Клещики хороши. А мы с Матвеем тут лишние.
– Ну если тебе совсем не нравится, поговори с директором, чего мучиться.
Маруся промолчала, а лица её я не видел.
И тут кто-то плюхнулся в кресло с другой стороны от меня. Оборачиваюсь – директор, лёгок на помине.
– Здрасьте, – поздоровался я.
– Уф, успел, – радовался запыхавшийся директор. – Отпросился с совещания. Ну как тут, дело идёт?
– Идёт, – заверил я.
– Даниил справляется?
– Вполне.
– Из остальных никто сбежать не планирует?
Я обернулся к Марусе – она еле заметно покачала головой.
– Да нет, всем весело, – сказал я.
Людмила Ивановна, заметив директора, явно струхнула и, не дав доиграть предыдущую сцену, позвала нас:
– Костя, Маруся, Вергилия, открываем сцену 6. Никита, остаёшься на сцене.
Мне и открывать не надо было: это одна из любимых моих сцен – когда Хлестаков просит у городничего руки Марьи Антоновны. И я оставил сценарий на кресле.
– Ваше превосходительство!
– Что такое? – нахмурился Никита.
– Купцы, этакие ябеды, на меня вам жаловались. Враньё всё, враньё. И унтер-офицерша налгала вам, будто я её высек – она себя высекла. – При этом я показал на Людмилу Ивановну.
– Провались унтер-офицерша – мне не до неё! – крикнул Никита, тоже глядя на режиссёршу, получилось смешно.
– Не верьте им! Не верьте! – горячился я, чтоб не рассмеяться. – Это такие лгуны, что всем известно…
А дальше я не помнил, и Маруся вмешалась:
– Знаешь ли ты, какой чести удостаивает нас Иван Александрович! Он просит руки нашей дочери!
– Ты рехнулась, матушка? – с большим удовольствием набросился я на Марусю. – Не извольте гневаться, ваше превосходительство: она у меня немного с придурью.
(Как же мне нравилось это «она у меня» – я бы ещё тысячу раз сыграл сцену 6).
– Да я точно прошу руки, – уверял Никита и зачем-то протягивал мне руку. – Я влюблён. И от любви могу с ума свихнуть.
Я снова чуть не рассмеялся, но совладал с собой.
– Не могу верить. Недостоин, ей-богу. Недостоин.
– Да если вы не дадите согласия, то я чёрт знает что готов… – Никита топнул ногой.
– Не могу верить, изволите шутить, ваше превосходительство, – лепетал я.
– Ах какой чурбан, – отругала меня Маруся тоже не без удовольствия. – Ну, когда тебе толкуют.
– Отдайте, отдайте, – наступал на меня Никита. – Я отчаянный человек, я решусь на всё: когда застрелюсь, вас под суд отдадут.
Вергилия в это время водила головой и делала большие глаза, в которых восторг сменялся ужасом и обратно.
Я благословил жениха с невестой, и они поцеловались в щёчку, наверняка к досаде Матвея.
– Ах батюшки, целуются, – вскричал я, протирая глаза и подскакивая. – Точный жених! Ай, Антон! Ай, городничий!
– Не надо прыгать, не смотрится, – перебила Людмила Ивановна, которой, видимо, захотелось проявить себя как режиссёра, – лучше схвати супругу за руку и тоже чмокни на радостях.
– В руку? – уточнил я, мгновенно растеряв весь свой артистизм.
– Лучше в щёку. Симметрично. Они так, вы так.
– Окей, – сказал я и остановился.
– Начни заново с «ах батюшки», – скомандовала Людмила Ивановна.
– Ах батюшки, целуются, – еле выдавил я.
Остальные трое уставились на меня во все глаза, да и зрители примолкли.
– Ты к супруге обращайся, – посоветовала Людмила Ивановна.
Я кивнул. Маруся стояла такая красная, что я симметрично покраснел.