Кот баюн и чудь белоглазая
Шрифт:
— Кто страшный? Волколак приходил?
— Да… У дома памова…
— Кто это был? Узнал?
— Дядька Ярви… — заплакал Струк.
— Куда он убежал?
— В лес, — глазки толстого племянника оборотня забегали…
— Это он так сказал? — прищурился Коттин.
— Нет, он по тропе ушёл, я сам видел, — вдруг Струк увидел Арианта, кравшегося из своего спящего дома на шум, глаза его округлились.
Коттин увидел взгляд Папаева племянника и удивился — почему никто, кроме Стины не догадался, кто на самом деле он, Коттин? А вдруг этот мальчишка сейчас что-нибудь не то ляпнет?
—
Мужики вскочили, побежали в конюшню, кто-то крикнул:
— Одного коня, господин?
— Двух, мальчик-слуга едет со мной.
— Трёх, — раздался голос с крыльца. — Седлайте коня покойного Папая.
— Стоит ли? — усомнился Коттин, оглянувшись на Стину. — Там нежить…
— Ты в лицо Ярви помнишь? А я его каждый день видела. Ты ж не потащишь мальчишку в их логово, чтоб он опознал его?
— Видела, видела… — засомневался бывший Кот. — Но не уследила. Да и какое логово? Соврал же племянничек, ясное дело. Погнали сейчас же в Словенск! Зачем им лес? Им нужна власть!
— Я догадалась, зачем ты сюда прибежал, — шепнула на ухо Коттину ведьма. — Ещё когда про отца заикнулся. Силу ищешь? У меня немного осталось. Я нужна тебе.
— Собирайся, — промолвил задумчиво Коттин. Он не поверил Стине. Хотел посмотреть волшебным зрением — но не смог. Решил — пусть едет, а вдруг? Но какие мотивы двигают ведьмой? Её обидел этот Ярви, памов родич? Тогда оборотню не повезло… Обиженная женщина страшнее урагана.
Когда все трое уселись верхом (ведьма в кожаных штанах, в сапогах), Коттин, погарцевав по двору, крикнул:
— Ждите моего возвращения! До той поры выберите старшину, пусть за порядком следит. Тризну готовьте.
— Тризну приготовим, не сомневайся, боярин! А кого выбирать?
— Да хоть старика Зензевея! Вон он за спинами прячется! После похорон дом пама раскатайте, да начинайте строить новый. Кузнецы! Серебро получили? Помните, о чём вам говорил? Купите у гостей десяток коней, готовьте телеги — гоните новое оружие в стольный град. Я назад поеду — проверю, как и что! Ну, поехали!
Через минуту всадники — двое взрослых и подросток, растаяли в предрассветном тумане.
Сундук второй Доска восемнадцатая
Тропа вдоль Волхва была неплохо утоптана, более того, кто-то спилил деревья, лежащие поперёк дороги. По мере приближения города стали попадаться и другие признаки человеческой деятельности — покосы со стогами, плетёные векши в ручьях, ободранные берёзы и липы, берестяные конуса на соснах для сбора живицы. Наконец, лес закончился, распахнулся в светлый простор — слева зеленели пастбища, там бродили стада коров, овец, пасся табун бурых лошадей. Кое-где на пригорках сидели пастухи, встававшие при появлении путников — кто там появился из лесу? На отбившихся овец лаяли большие серые собаки, загоняли глупых животных в стадо.
Справа виднелись деревеньки, окружённые огородами. Над грядками нависли согбенные женщины — пришло время полоть морковь и репу, поливать капусту. За деревнями расположились поля, порезанные на мелкие делянки — зеленеющие пшеницей и овсом, желтеющие рожью.
— Это одна большая деревня? — спросил,
— Нет, разные, — ответил Коттин, оглянувшись. — Тут тебе, брат, не лес — тут народу много живёт. Надо город кормить. Да и самим кормиться.
— А город — это большая деревня?
— Вовсе нет, хотя случается. Деревня всегда остаётся деревней — люди селятся ближе к месту охоты или огородам и полям. А город, как правило, строится на перекрёстке дорог, или на слиянии рек — там, где купцы с товарами ходят. Сначала появляется корчма — путешественники всегда не прочь пообедать с устатку, да и отдохнуть под крышей, по-человечески. Потом вокруг корчмы селятся мастеровые люди — кузнецы, бондари, ладейщики, если река рядом. Город начинает расти — появляется торжок, ограда с воротами и стражей, дом городского головы. Кузнецы собираются в слободу и уходят за ограду — от них шумно и грязно. Появляются слободы столяров, кожевников, бондарей — в такие сообщества чужим попасть очень трудно. А в городах на Западе и в Восточном Риме строят большие каменные дворцы и храмы — цех каменщиков там самый строгий и закрытый. Вот поэтому горожане считают себя выше деревни — тут не только пахать и сеять, тут голову надо иметь. Сначала побегает деревенщина лет двадцать учеником да подмастерьем, только потом становится горожанином — бюргером, как говорят немцы, или буржуа — франки.
— А зачем им эта секретность? — округлил глаза мальчик. — Они заговорщики, что ли?
— Нет, конечно, — усмехнулся бывший Кот, — закрытость нужна для того, чтоб получать заказы и богатеть только им, мастерам.
Тропка постепенно превратилась в дорогу с двумя колеями — весной грязь продавили санями, а летом колёсами телег. Слева пошли кузницы — пахло дымом, каким-то едким веществом, стучали молоты, шипела вода — от бочки с водой, куда кузнец опустил клещи с заготовкой, шёл пар.
— Это уже город? — спросил Ариант, так как вдоль кузниц ехали минут десять — за это время можно было проехать весь Белозерск.
— Нет ещё, — засмеялся Коттин, — это кузнецкая слобода.
Ариант всмотрелся и сквозь дымы увидел зелёный берег — впереди протекала река. Через речку был перекинут деревянный, из брёвен, с поручнями по бокам, чтоб никто не свалился в воду, мост. За мостом виднелся частокол из толстых отёсанных брёвен, с остриями, торчащими в облака. Ворота за мостом были открыты — там, на большом древнем камне, вросшем в землю, сидели стражи в красных кафтанах, блестя топорами на длинных рукоятках — секирами. Стражи играли в кости. На мосту, у ближнего берега, стоял человек. Он явно кого-то ждал.
Коттин велел Стине и мальчику спешиться — более того, привязать коней к скобе ближайшей кузницы (кузнец высунул голову, увидел, что дело обычное — готовится драка, и нырнул назад). Спутники древнего странника сели на брёвнышко у стены — мы тут не причём, мы тут давно сидим.
Коттин медленно направился к мосту, навстречу незнакомцу. Конь бывшего Кота забеспокоился, заржал, наконец, остановился. Коттин лихо спрыгнул, рука его лежала на рукояти меча.
Человек подошёл к Коттину, уставился на него пустыми белыми глазами: