Кот баюн и чудь белоглазая
Шрифт:
— Спать ложитесь! Девочка, иди на печь, Коттин, брысь за печку! Молодой — на лавку, а я вот тут, возле печи на полу постелю. Я привычна.
Ночью Коттин проснулся, прислушался. Рядом, на полу лежала Славуня, молодые уже спали.
— Не спишь?
— Да уж выспалась.
— Я тоже. Лет сто спал. Но об этом позже. После вас, девушка.
— Ты в своём обличье спал или в виде этого… странного Кота?
— Я и есть Кот. Кот Баюн.
— Оставайся здесь, Коттин. Поженимся по весне.
— Да кому мы нужны? Кто нас возьмёт? — изумился странник. —
— Оборотень, баб кошмарить. Что ты там делал, возле сарая? — в голосе Яги прорезалась подозрительность.
— Отлить ходил. У тебя тут не Рим — публичных туалетов не предусмотрено.
— Рим? Заходил тут один из Рима. Давно. Ладно, перемирие, пора спать.
— Спокойной ночи!
— А если дама не хочет спокойной ночи?
Но бывший Кот уже притворно сопел, отвернувшись к стене.
Лошадка весело бежала по льду, её не смущала прибавка в санях — правда, она была невелика — воеводе по грудь. Аминта держал вожжи, воевода Чудес дремал на соломе, укрывшись шкурой, и запах сухой травы навевал ему летние сны. К нему приткнулся Ариант, он тоже дремал — выехали затемно, путь предстоял неблизкий.
Местность становилась плоской, непроходимые еловые леса сменил березняк, высокий северный берег медленно опускался, наконец, сравнялся с южным. В обе стороны расстилались бесцветные пространства, от белых берёзовых стволов болели глаза. Ниспадающие ветки деревьев сливались в серое облако, стелющееся поверх заснеженной земли. Маленькие птички звонко перекликались весёлыми трелями, краснея грудками — чечётки собирали на засохшей крапиве крошечные семена.
Воевода дневную стоянку решил не устраивать, ехать до ночи, а там лошадку распрячь, из саней соорудить убежище. Река в этом печальном месте была спокойна и тиха, её русло напоминало огромную извивающуюся змею. Лёд был ровным, не встретилось ни одной полыньи, ни одного переката.
— Хорошо-то как, — сам себе сказал Аминта. — Только сумрачно больно.
Седоки проснулись, перекусили мясом и лепёшками, выскочили и побежали рядом, пока не отстали. Аминта остановил сани, подождал воеводу с мальчиком. Свет сегодня не был белым, свет был серым, даже тёмным. К обеду небо стало белёсым, пошёл снег — сначала мелкая противная крупа, потом подул ветер, крупа больно секла лица. Наконец, снежинки посыпались крупнее, но ветер усилился — потянулись белые змеи позёмки.
Воевода встал, огляделся, поднял воротник тулупа, вынул из-за пазухи варежки мехом внутрь, с одним пальцем и ладонью лопатой, надел. Посмотрел на мальчишку, сказал строго:
— Ты что ж, себя пленным возомнил? Быстро снимай сапоги и одевай валенки! Ничего, что огромные! Давай, шарф завяжу сзади! Да поверх, поверх, нечего тут рядиться!
Утеплив парня, Чудес огляделся снова — признаки метели, а то и бурана, что валит вековые сосны, становились всё более явными.
— А давай-ка, служивый, сверни налево! Вон туда, где впадает ручей! Видишь, там сухой камыш, березняк тоже сухой. Сделаем быстро навес, потом разведём огонь!
— Значит, остановка?
— Буран идёт, надо залечь, переждать!
— Сделаем,
— Мы тоже разомнёмся! Правда, парень? — воевода выскочил из короба, последовал следом за Аминтой. Ари побежал за воеводой, пытаясь вникнуть в планы служивых.
Лошадку распрягли, она сразу же улеглась на снег. Чудес подошёл к животному, погладил гриву, заглянул в круглые чёрные глаза, отороченные рыжими ресницами, привязал к морде мешок с овсом. Лошадь подогнула передние ноги, принялась жевать, помахивая рыжим хвостом.
— Она не замёрзнет? — шмыгнул носом Ариант, подтаскивая березовое брёвнышко к саням.
— Не замёрзнет, — улыбнулся богатырь. — Наши лошадки привычны к зимней непогоде.
— У нас в деревне лошади только у пама, их зимой в конюшне держат!
— А вот у словен лошадь в каждом хозяйстве, а то и две, — проворчал Чудес. — Они землю пашут, им без этого никак. У нас же коней не так много. У дружины, у набольших людей. У огнищан, что кресают, выжигают леса, да распахивают землю. Их ещё крестьянами кличут. А охотникам зачем?
— А вот князь, бывало, конную охоту устраивает. Оленя загнать, или тура, — заметил Аминта.
— Так, то — князь. Конязь, то есть конный. У варягов то же самое — конунг. Не люблю я такую охоту, Аминта! Народу много, шум и гам, собаки лают, рога трубят, все куда-то скачут! Баловство это!
Втроём, поднатужившись, мужчины перевернули сани, подложили под бок короба несколько чурбанов, получился домик-времянка. Осталось соорудить навес с лазом посередине.
После окончания работы все полезли под короб, на сено, выпавшее из саней, и мягким ковром устлавшее снег.
— Эх, не догадался я утром веток еловых нарубить! — сокрушался Аминта. — А здесь, куда не глянь — берёзовое море, словно молоко, ни одной ели!
— Ночевать придётся — костерок запалим у входа. Не замёрзнем, шкурой укроемся! Да и тепло пока — зима нынче мягкая, настоящего мороза ещё не случалось!
Под санями было темно, хоть глаз выколи, приходилось дремать, уткнувшись в сено, пахнущее прошедшим летом. Лаз замело снегом, сверху навалило огромный сугроб.
Ариант вспомнил, как бежал по огороду, а вокруг зеленели кусты смородины, у забора краснели ягоды малины, летали бабочки и пчёлы. Вспомнил, как налетел на волшебного Кота, только что пришедшего из дремучего леса. Теперь, когда будущее было неясным, а настоящее выло наружи свирепыми голосами — прошлое казалось тёплым и светлым. Мальчик не знал, что человеческая память отбрасывает в дальний угол своего чердака весь хлам — обиды, страхи и несбывшиеся мечты, и выставляет на передний край счастье, любовь и радость молодости. Кот казался мальчику смешным и добрым, родители справедливыми, хотя и строгими. Ари вдруг вспомнил, что он уже не увидит мамку, слезы потекли по щекам — благо, было темно, никто не увидит. Как выглядит иной мир, куда ушла мама, где он находится, Ари представлял себе плохо — только по сказкам, рассказанным сёстрами, Снуркой и Снежкой, наслушавшихся бабку Козиху.