Кот и тени. Сборник новелл и сказок

Шекалина Полина

Сердитая луна вновь спряталась в дождевые облака, зашуршали листки календаря, словно вращая время вспять в одном доме и заставляя его устремить свой бег вперед в другом.

– Зачем? – спросите вы. Да просто так. Потому, что в далекой залитой синевой зимней ночи посреди степи затеплился огонек костра и позвал-поманил к себе, и где-то время замерло, приоткрылась щель на границе меж сном и явью, и в нее прорвался теплый отблеск играющего пламени. И вот, спустя минуту, на разных концах необъятной степи появилось семь или восемь человек. Это были те, кто, увидев блики огня, обернулся на них в своем сне и шагнул вперед, и время раздвинуло границы, впустив людей в мир за пределами нашей вселенной. Там, за гранью всего, что было и будет известно, в краю, где время не властно, где нет ни дня, ни ночи, есть лишь миг, и миг этот – настоящее. Седой старик улыбнулся, он ощутил, как брешь между миром сна и яви снова сузилась, крошечная лазейка, ведущая в подсознание, закрылась и теперь для тех, кто пришел сюда, есть лишь один путь – вперед, к огню в синем холоде и безмолвии. Старик вздохнул и поставил на огонь чайник: почерневший и обгорелый снаружи, такой настоящий, но остававшийся лишь иллюзией в сотканном из снов и фантазий мире. Пока над краем синей равнины не покажется рассветное солнце, все вокруг явь для тех, кто пересек сейчас границы мира.

Пурга от костра понеслась над стылой долиной,

над наметенными сугробами, взвилась вверх, до иссиня-черного, покрытого жемчугом звезд неба, а после опала и расползлась поземкой по хрупкому насту под ногами мужчины. Он брел, опустив голову и прикрывая лицо от порывов ветра, проваливаясь ежеминутно по колено в снег, а вокруг была лишь темнота безлунной ночи. Морозный воздух не давал дышать, обжигая легкие, и мужчина остановился, наконец, закашлявшись… – «Куда же я иду?» – мелькнул неясным опасением вопрос, и он окинул унылым взором застывшую в величии вечной ночи долину… – «Откуда я иду?» – обернулся, но позади ни следа на заснеженной пустоши. Разве не он только что совершил, непонятно зачем, головокружительный прыжок с высокого утеса в воды ласкового моря? Что-то изменилось, пока он падал вниз: солнце угасло, подул морозный ветер и вместо искрящихся волн он с головой провалился в сугроб. Путь не разглядеть было в снежной круговерти, тропинку замела поземка, но впереди какой-то огонек поманил, похожий на луч, блеснувший над волнами перед самым прыжком.

Пламя костра играло сотней бликов на снегу за какую-то сотню метров от места, где стоял мужчина сейчас, вот оно спасение, живительное тепло, а еще это означает, что тут есть люди. Он хотел закричать, чтобы его увидели и вышли навстречу, но холод пронизывал до костей, сковывал движения, ослабляя волю. Вместо того, чтобы крикнуть, мужчина лишь как-то нелепо взмахнул замерзшими руками и попытался побежать, но снег стал глубже, он провалился по грудь и почувствовал, как белая масса оседает вниз, затягивая, словно водоворотом. Но вдруг чья-то рука крепко ухватила его за ворот и рванула вверх: – Прямо на ровном месте растянулись! Заснуть решили? Замерзли бы в миг, если б я не подоспел! – обернувшись на говорившего, мужчина увидел молодого человека, в короткой рваной шубе. Густые рыжеватые волосы были покрыты инеем, но на веснушчатых щеках играл румянец.

– Кто вы? Где я?

– Где мы? Вот уж о чем я ни малейшего представления не имею, – весело откликнулся парень. – Я скакал по лесу на горячем молодом коне, когда вдруг увидел сквозь деревья огонек, свернул туда, а потом все закружилось, завыло где-то. Открываю глаза, а уже тут, стою посреди снега и льда, и кругом ни души. Идемте, костер вон уже близко, я на этот огонек и вышел. Уж почти добежал, да вижу, вы лежите снегом присыпанный, прям на голом льду…

– Как на льду? – выдохнул мужчина. Под ним действительно был прозрачный лед какой-то речушки, даже водоросли сквозь него видны, рыхлого глубокого снега как не было, вдаль змеилась легко различимая тропа! А вон и костер, но вовсе не слева у редкого перелеска, а правее у валунов.

– Да как же это…– пробормотал мужчина.

– Идемте, идемте же, пока насмерть не замерзли, холод-то какой! – воскликнул опять рыжий и потянул своего случайного попутчика за рукав. Наверное, стоило бы остановиться и задуматься, на каком таком коне и куда скакал его случайный спаситель, поинтересоваться, куда делся снег, в котором он сам чуть не утонул, но мужчина лишь пожал плечами и зашагал за парнем в рваном полушубке. Ноги скользили и разъезжались, но идти было куда легче, чем по глубокому снегу. Мужчину почему-то совсем не тревожил вопрос, куда делись море и солнце, казалось естественным, что кругом нет ни души, кроме неизвестно откуда появившегося провожатого, да и знает ли парень, куда ведет?

Между тем поземка летела над колючим настом все дальше, ветер набрал силу и, наконец, закружила метель, невысокие деревца где-то на краю равнины застонали под порывами бури, сбросив свои снежные шапки на узенькую тропку, по которой, озираясь, шла торопливыми шагами молодая женщина. Она сильно озябла и куталась в новенькую беличью шубку, из-под пухового платка, покрывавшего голову, выбилось несколько золотистых прядей, и на них блестел теперь иней. Снег сыпал, и пурга грозилась замести едва различимую в слабом свете луны тропинку. Женщине не было страшно, она очень спешила, ей казалось, что чем быстрее будет она идти, тем скорее настанет утро, и придет избавление от этого кошмара. В отличие от двух мужчин, уже добравшихся до костра в центре синей равнины, она смутно ощущала, что все происходящее с ней сейчас – сон. Хотя еще несколько минут назад, раскачиваясь на качелях и любуясь игрой солнечных зайчиков на перилах веранды, она ни на миг не сомневалась, что все происходит наяву, и чудесное платье с шуршащими складками, и маленький домик на берегу реки никуда не денутся, когда летнее солнце начнет клониться к закату. А потом вдруг голова ее закружилась, где-то блеснул огонек, манящий и зовущий, девушка обернулась на него, откликнувшись на тихий зов, и открыла глаза в холодной синей пустыне, обнаружив себя бредушей по тропинке к лесочку из невысоких деревьев. Сейчас, когда перелесок был почти пройден, в ее душу вновь закралось беспокойство, словно сон стал плотней и реальней. Когда под очередным порывом ветра одно деревце упало на тропинку позади, женщина вскрикнула и, подобрав полы длинной шерстяной юбки, кинулась бежать. Лес мгновенно остался позади, и она окунулась в объятья метели, глянув вперед, а не под ноги, увидела где-то далеко впереди и справа огонек, поняла, что это костер и побежала в том направлении, проваливаясь в снег.

– «Душно, как же душно!» – Где-то за лесом поднялся вверх столб красно-оранжевого пламени, задрожала под ногами земля, и уставшая седая женщина остановилась, и, прислушавшись к леденящему душу, сиплому волчьему вою. Вздрогнула, крепче прижала к груди спящую, казалось пятилетнюю девочку, и поспешила прочь, едва различая под ногами иссиня-черные, скользкие и покрытые мхом плиты тракта, проложенного века назад через покрытую лесами долину, чтобы связать два города, возвышавшихся на холмах с юга и востока от Черной Чащи. Что за Чаща такая, женщина точно не знала, но помнила, что в начале всего этого кошмара, когда она покидала Южный город, кто-то сказал ей, что в Черную Чащу идти нельзя. Снова тяжкий гул разнесся по лесу и твердь под ногами застонала. Девочка открыла большие, полные испуга глаза и тихонько заплакала.

– Тише, тише, все будет хорошо, бояться нечего, – прошептала женщина, озираясь.

– Тетя, где мы? – так же шепотом спросила девочка.

– Мы идем к Восточному Городу, – ответила женщина и, испугано вскрикнув, кинулась бежать. Откуда силы взялись неизвестно, она сама поразилась, но деревья замелькали мимо с удивительной быстротой, развилка тракта осталась позади, и теперь женщина бежала по сужающейся тропе, сжимая все крепче и крепче плачущего ребенка. А по пятам гнался ужас… Бесшумно, словно тени, неслись слева и справа от беглецов огромные черные волки, глаза их горели в сгущавшемся сумраке, они больше не выли, вообще ни звука не раздавалось вокруг, в темном

лесу было тихо. Вдруг ветки, хлеставшие по лицу, тропа под ногами, волки и луна, а также кровавое зарево над вершинами деревьев исчезли. Женщина замерла на миг, а потом кинулась вниз по узкой лестнице, к выходу из полуразрушенной башни Южного города, откуда и начался ее путь. Девочки с ней больше не было, кто-то отнял малышку, забрал, похитил, унес… «Найти, надо найти, догнать, спасти»– на тысячи ладов кричали голоса в сознании, и женщина бежала. Спустившись по лестнице, она кинулась в темный коридор слева от тяжелой дубовой двери – выхода из башни, затем свернула в кромешной тьме направо один раз, налево два, потом еще раз направо и остановилась, осознав, что бежит не туда. Где-то загудело, и по каменному полу коридора прошла дрожь. В темноте, далеко впереди заплакал ребенок: это плакала девочка, ее девочка! Но где, куда бежать, как найти ее? Снова стало душно, мысли спутались, резко пришло осознание, что все происходящее сон, но выхода из сна не было, а девочку надо спасти… Женщина в отчаянии повернула обратно, чтобы выбраться из темного коридора, выйти снова к лестнице, и, обернувшись, увидела яркий и ровный свет. Повеяло свежим ветром, стало холодно, и в лицо порывом бури швырнуло снег, голова закружилась, замелькали звезды, а когда все прошло, перед взором плачущей женщины открылась бескрайняя равнина, безмолвная и величественная в сияньи звезд. Лунная дорожка серебрилась на снегу, словно указывая путь.

– Тетя, смотри, звездочка упала! – звонкий голосок девочки вывел женщину из состояния забытья. Она молча опустилась на колени в неглубоком снегу и прижала малышку к груди. Спасены! Теперь путь был ясен, он больше не плутал во тьме мрачного леса, а серебрился впереди лунной тропкой, манящей за собой к яркому пламени костра.

Старик молча наполнил кружки горячим чаем, и двое мужчин удобно устроившись на куче лапника приготовились коротать ночь у костра, когда вдруг завеса метели раздвинулась, и из вихря пурги шагнули к костру навстречу друг другу девушка и женщина с спящей девочкой на руках.

– Вот вы и пришли, – нарушил молчание старик, – Не бойтесь, теперь все позади, ночным кошмарам нет места в ярком свете огня.

И звонкая тишина заполнила собою, казалось, всю равнину, едва старик умолк. Костер вспыхнул ярче, теплые блики заиграли на бледных щеках напуганных женщин. И страх, и усталость ушли, лица их засветились покоем, тихая радость затеплилась в глазах. Гудело пламя костра, потрескивали сучья, какое-то полено растрескалось, пустило сок и теперь свистело и пощелкивало. А чуть дальше, за гранью освещенного круга, все также выла пурга. Вздымая к звездам холодные вихри, снег несся поземкой по колючему насту, кружа в водоворотах и опадая белыми лепестками черемух в буйный поток, на безумный бег которого взирал безучастно застывший в печали на берегу поэт. Мысли его были далеко, едва ли он видел чудесное весеннее небо, чистое и светлое после теплого ливня. Где-то в бездонной синей глубине уже начали пробуждаться звезды, но западный край был еще светел и полон теплых красок золотого заката. А над самым горизонтом раскинула в порывах ветра призрачные крылья огромная птица, сотканная из полосы облаков. Плеснула серебром рыба, уходя в глубину, в мрак и холод. Мелкой рябью застыли на воде круги. Туда, туда стремился поэт, забыться в холодных объятьях бурной реки, слиться на короткий миг с прохладной водой, стать единым с тысячами звезд, раствориться в огне заката, а после кануть в небытие. Где-то защелкал, засвистел и разлился звонкой трелью соловей, но поэт его уже не услышал, раздался громкий плеск, поднялся столб брызг, и воды реки сомкнулись. Круги разбежались и, слившись с водоворотами потока, исчезли, а поэта повлекло течение, затягивая все глубже и глубже. Ледяная вода обожгла, пузырьки воздуха взлетели к поверхности, а после вокруг него начал сгущаться мрак, миллионы мыслей кружили в голове, в каком-то безумном хороводе пронеслась перед внутренним взором вся недолгая и такая пустая жизнь, и где-то на границе гаснущего сознания мелькнул короткой вспышкой луч закатного солнца, играющий на воде. Поэт хотел взмахнуть руками, выбраться на поверхность, обратно к оранжевому сиянью заката, забился, закричал, но лишь воздух вырвался с приглушенным хрипом, кругом была вода. Течение тянуло вниз, в холодную изумрудно-зеленую глубь, ко дну. Прочь от ясного мира, от замирающего заката, прочь от жизни. Последний луч проник в толщу воды, а после все провалилось во тьму. И в этой тьме зажегся теплый свет: согрел, утешил и позвал к себе. Вспыхивавшие и тут же гасшие звезды, молнией проносившиеся в подсознании, оказались колючими снежинками, темная толща воды поднялась выше и стала зимним небом, поэт закашлялся и жадно принялся хватать ртом морозный воздух. Он лежал на берегу застывшего подо льдом пруда, покрытые инеем ракиты тянули к нему ветви, сквозь которые светила неестественная блеклая луна. Нестерпимый холод заставил поэта подняться на ноги. Ветер свистел в ветвях деревьев, густой ельник справа был полон ночи и теней, звезды и луну ежесекундно скрывали мчавшиеся к краю равнины облака, горделивые пики ледяных гор за лесом исчезли в порывах налетающей бури. Ни тропы, ни следов, равнина открылась поэту в убранстве нетронутых вечных снегов. Кружила и мела поземка, вновь и вновь поднимаясь к далеким звездам, служа волшебству могущественному и древнему, питаюшему жизнью ветер, снег, и звездное небо призрачного мира, заставляя устремиться мыслью вперед, чуть дальше в пространстве и времени, к поэту, крошечной точкой двигающемуся по величественному и холодному, полному вечного света миру. Порывы рожденного в недрах безмолвных гор ветра ледяным дыханием овевали его, ноги резал колючий и ломкий наст, одет поэт был легко, края одежды покрылись коркой льда, в волосах застыл иней, слезились глаза, и ресницы слипались. А кругом была лишь мертвая, сокрытая снегом пустошь, впереди вырастали непреодолимой преградой горы. – «Идти, идти, не останавливаясь, идти…» – бормотал поэт чуть слышно, с трудом шевеля замерзшими губами. «Идти, идти» – стучала в висках ставшая вдруг такой горячей кровь. Безволие, увлекшее его теченьем быстрого потока, что кружит цветы черемух на волнах, забыто, сам поток, свет заката и шепот ветра превратились в сон. Поднявшись к небесам призрачным облачком, все вытеснил и поглотил мир снега, мир вечной тишины, мир без людей, без звуков и без снов, мир бесконечности. И по застывшей его глади лежал путь поэта к горам, безмолвным и еще более холодным, чем мириады звездных крошек, что освещали зыбкий путь. По-прежнему чужая этим небесам луна притягивала неотступно его взор, своей белизной и чистым, без привычных пятен диском, казалась она ему прекрасной. Словно следуя за ней, он двигался вперед, пока лунный диск не скрылся за острыми пиками гор, к подножию которых привела тропа. Поэт оглянулся, желая окинуть взглядом пройденную только что долину, лежавшую в свете невидимой теперь луны, чистую и величественную в оковах вечной ночи. Следов поэта она не сохранила. А где-то в глубине расселин горных кряжей родился и заполнил собою, казалось, весь мир, тяжелый низкий гул. Горы вздрогнули, вниз полетели шапки льда, и поднялись вихри снега. Поэт отпрянул назад, а горы, выдохнув неровный сгусток тьмы, открыли его взору ущелье, полное теней и мрака, но где-то на другом краю сверкнул и поманил искрой заката далекий и зовущий огонек, и поэт пошел.