Кот и тени. Сборник новелл и сказок
Шрифт:
– Зачем я должен говорить тебе это? Ведь я уже сказал однажды ? – серые глаза Пьера потемнели, краска прилила к его лицу, не понимая, что делает, он схватил с дивана скрипку и швырнул об пол. Струны взвизгнули и безжизненно поникли, инструмент умер.
– Нет! – Анри упал на колени, дрожащими руками собирая обломки, – Нет … – он поднялся, прижимая разбитую скрипку к груди.
– Ты разбил не скрипку, Пьер, ты разбил мою душу. Ты убил меня, но не словами, которые ты произнес сейчас, а той ложью, лицемерием и завистью, которыми ты был
– О, Боже! – поэт присел на край дивана, – Что я наделал … Как я мог излить свой гнев и свою горечь на голову того, кто даже ни разу меня ничем не упрекнул. Он хотел дружбы, он беспокоился обо мне, волновался, что я не пишу. Отвратительные нелепые упреки, я даже в этом потерял свой поэтический талант, если он, конечно, был. Что же я наделал. Я должен догнать его! Анри! – крича, поэт выбежал на улицу, – Анри!
Но музыканта нигде не было.
– Вы не видели Анри? – обратился поэт к соседке, жившей этажом ниже, спешившей домой .
– Вашего друга, с каштановыми кудрями, который играет на скрипке?
– Да!
– Он пошел к реке, вам лучше поспешить, он, словно, не в себе! – встревожено ответила девушка.
– Я знаю, мы поссорились из-за того, что я больше не пишу! Нет, не так. Я оскорбил его, оскорбил его музыку, разбил его скрипку. Я сказал ужасные вещи, и что хуже того, лживые, – и поэт направился в сторону реки.
– Постойте! Постойте! Я с вами! – девушка поспешно догнала Пьера, – Вдруг я смогу чем-то помочь!
– Мне уже никто не поможет, кроме, разве что, Господа Бога, – резко ответил поэт и пустился бежать вниз по улице. Он надеялся, что вот-вот за следующим поворотом увидит спину Анри, но улица, петляя, вела все дальше, а музыканта не было видно. И вдруг он показался: бледный, дрожащий, в мокрой насквозь одежде, все также прижимавший к груди обломки скрипки.
– Анри! – поэт кинулся к нему, – О, Боже! Где ты был! Что с тобой?
– Оставь меня! У меня не хватило духа умереть в объятиях воды, так дай мне волю умереть в объятьях воздуха, – глухо произнес тот, сторонясь Пьера.
– Прости меня, я знаю, я так обидел тебя! Я был зол, все, что я наговорил, было ложью! что я сказал сегодня вечером, ложью. Я завидовал, я был чудовищно зол! Я умоляю, прости меня! Никто еще на свете не писал музыки прекраснее, чем ты!
– С чего я должен на тебя быть зол? С того, что я радовался, не замечая твоей печали? Я был так упоен собой, конечно, где было заметить! Ах, Пьер! Я поступил так глупо, – выдохнул музыкант и опустился на мостовую. Струйка крови побежала между его пальцами, руки разжались и, вместе с обломками скрипки, на траву упал старинный пистолет. – Господи! Нет! – крик Пьера разорвал сгустившийся мрак ночи, – Анри! Что ты натворил? За окном занималась заря, а убитый горем поэт все сидел у изголовья друга, он даже не заметил, как вошла в приоткрытую дверь
– Он жив?
– Не знаю, – Пьер вздрогнул, – я принес его сюда, положил, и больше не трогал. Я молился, хотя и не умею, чтобы Бог забрал меня, а не его. Хотел бы я вернуться обратно, во вчерашний вечер, когда началась наша ссора.
– Пьер, – прошептал музыкант, – Пьер, где моя флейта?
– Анри, ты очнулся! Молчи, надо, наверное, послать за врачом, – поэт растерянно обернулся к соседке, – Вы не могли бы?
– Дай мне флейту. Ты слышишь? Я впервые слышу такую прекрасную мелодию. Почему она утром, ведь это утро Пьер?
– Я ее не слышу, но, Боже, никогда я не хотел чего-то больше, чем сейчас услышать ее....
– А я слышу, – произнесла девушка, – Я сыграю.
Она взяла в руки флейту, и звуки закружились по комнате: они лились, смеясь и плача. Девушка начала неспешно вальсировать в такт, рассветные лучи затопили комнату, струясь в восточное окно, а в западном, одна за одной, гасли звезды. Вальс кружился и летел, и вместе с ним кружилась душа Анри, следуя за мелодией, он уходил все дальше и дальше, ввысь. Музыка давно смолкла, но для него она теперь звучала вечно. Девушка положила на грудь музыканта флейту и негромко проговорила:
– Я все время слушала, как он играет. Он был гениален, как жаль, что случайная буря смяла этот дивный цветок, и он не успел распуститься.
– В том была только моя вина, – тихо промолвил Пьер, – И жестокое небо словно смеется надо мной, пока Вы играли, я писал. Быть может, Вы прочтете? – Прочтите лучше сами. Я думаю, он был бы рад за вас.
Одень на скрипку чехол,
Поставь ее в дальний угол,
Забудь навсегда о том,
Что пел при луне на убыль.
Забудь о северных водах,
О далеких холодных ветрах,
Забудь о долгих годах,
Или может, вернее, годах.
Забудь о хладных просторах,
Где снег тихо кружит в ночи,
Забудь омертвевшие горы,
Где в бездну летят ледники.
Забудь завывание ветра,
Он во тьме над твоей головой
Играл облаками неверными,
Что с севера мчатся толпой.
Пой о том, что привычно, понятно!
Что все смогут легко позабыть!
И не надо души напрасно
Своей музыкой чуждой будить.
Хорошо им! Привычно! Оставь их!
В этом жутком , но все-таки сне.
И не пой о чужом, о прекрасном,
О какой-то волшебной зиме.
Не зови их! Пойдут за тобою!
И, открывши однажды глаза,
Вдруг поймут, ужаснувшись душою,
Что без смысла прошли их года!
Ну зачем ты их все-таки будишь?!
И зачем их зовешь за собой?!
Не желают! А ты остаешься,
Чтобы слиться с безликой толпой?