Кот, который проходил сквозь стены (сборник)
Шрифт:
– Конечно. Я слышал, у вас было незапланированное путешествие по стране. Вы выглядите уставшим.
– Да, это так. Но причина в другом. Дело в том, что… Вернувшись, я нашел дом в состоянии… хаоса.
– Вы присядете?
– Спасибо.
Коты, прижавшись друг к другу, угрюмо наблюдали за гостем с обеденного стола.
– Я полагаю, – сказал адвокат, – что это и есть два знаменитых кота-гастронома.
– Да, большой – это Коко, а поменьше – Юм-Юм. Когда вы приехали?
– Вчера вечером. И столкнулся со многими недоразумениями, которые я постараюсь перечислить, если это будет в моих силах. На открытие выставки приглашены триста человек, а мы остались без слуги. У миссис Мэрон аллергический ринит. Теннисный клуб – наш сосед на западе –
– Извините, если я…
– Это не ваша вина. Однако… Позвольте мне сказать еще одну вещь. Многоуважаемая мисс Руп пожаловалась на возмутительное поведение в этом доме… Минутку, прошу вас, – сказал Маус, когда Квиллер попытался его прервать. – Нам всем хорошо известно, что леди, о которой идет речь, является, можно сказать, сплетницей. Но мы должны быть благосклонными к жалобщице по известным причинам…
– Можно и без преамбулы, – сказал Квиллер. – Что у нее за претензии?
Маус прочистил горло:
– Одну особу женского пола, проживающую здесь, видели в номере шесть в позднее время en n'eglig'e [23] . Вторую особу женского пола видели, когда в поздний час она покидала номер шесть в состоянии алкогольного опьянения.
Квиллер подул в усы:
– Надеюсь, вы не считаете, что я должен удостоить эти сплетни объяснением?
– От вас не требуется и даже не ожидается объяснений, – сказал Маус. – Однако позвольте мне определить позицию. Фирма, с которой я имею честь быть связанным, чрезвычайно консервативна. В году от Рождества Христова тысяча девятьсот тринадцатом один из членов фирмы, позже известной как «Тихэндл, Тихэндл и Уайтбред», был исключен из нее за преступление, состоявшее в том, что он выпил на приеме три бокала пунша. Таким образом, я нахожу обязательным избегать даже упоминания о неподобающем поведении в моем доме. Любой намек на такое поведение, достигнув ушей моих коллег, вызовет в фирме, мягко говоря, замешательство. И лишит меня, по всей вероятности, моей доли. Сам факт, что я владелец дома, где сдаются комнаты с пансионом, накладывает на меня пятно.
23
En n'eglig'e – полураздетой (фр.).
– Я полагаю, – сказал Квиллер, – что под крышей вашего дома случаются события и гораздо серьезнее, чем те, которые вы изволили охарактеризовать как «неподобающее поведение». И если бы вы…
– Избавьте меня от подробностей. Когда пройдет суматоха сегодняшнего дня, я…
Зазвонил телефон.
– Извините, – сказал Квиллер. Он подошел к столу и поднял трубку: – Да… чем могу быть полезен?.. Превысил? Что вы имеете в виду? – Он открыл ящик стола, достал свою чековую книжку и, держа трубку между щекой и плечом, нашел текущий баланс. – Тысяча семьсот пятьдесят? Неправильно. Я выписал чек на семьсот пятьдесят! Семьсот пятьдесят долларов… Удивительно. Какая там подпись?.. Обе подписи достаточно читаемы? Как выглядит первая?.. Тогда это подделка. И кто-то воспользовался этой суммой… Спасибо, что позвонили мне. Я проверю у себя… Нет, я не думаю, чтобы тут возникли какие-нибудь проблемы. Я вам позвоню.
Квиллер повернулся к гостю, но адвокат уже ушел, закрыв за собой дверь. Журналист сел, чтобы обдумать свой следующий шаг. В подписи на чеке отсутствовали столь характерные для Джой неправильности. Очевидная подделка…
В четыре часа сумрачный Большой зал был освещен лишь рассеянным светом из высоких окон. Лучи падали на драгоценные предметы на пьедестале в центре. В этом драматическом свете живая глазурь сверкала, притягивала, гипнотизировала. По залу были
Под балконами, по обе стороны зала, стояли столы, уставленные корзинами льда, стаканами для шампанского и подносами с закусками. Прислуживали ученики художественной школы, неуклюжие в своих белых халатах не по росту.
Квиллер прошел через зал, встречая обычную публику вернисажей: тут были расхаживавшие с ученым видом владельцы музеев; высокомерные директора картинных галерей, не спешившие выражать свои суждения, коллекционеры, шушукавшиеся группами, преподаватели, объяснявшие что-то друг другу; различные художники и мастера, пришедшие выпить шампанского на халяву; Джек Смит, художественный критик «Прибоя», выглядевший гробовщиком, страдающим от хронического гастрита; старушка-репортер из «Утренней зыби», заносившая в блокнот, во что одеты гости.
Был здесь и Дэн Грэм – как всегда, какой-то облезлый, но светившийся от тщеславия, хотя и пытавшийся скрыть его под маской скромности; глаза у него так и бегали в ожидании комплиментов, и он хмурился всякий раз, когда кто-нибудь спрашивал о миссис Грэм.
– Увы, – говорил он, – она работала как лошадь, и чуть было не надорвалась, поэтому я отправил ее на отдых во Флориду. Я не хочу ее потерять.
– Должно быть, гончарное дело процветает, – сказал Квиллер Грэму, – если вы могли себе позволить угощение вроде этого.
Дэн криво усмехнулся:
– Я получил шикарный заказ от одного ресторана в Лос-Анджелесе и большой аванс. Вот и пошел на издержки. Маус обеспечивает угощение. – Он кивнул в сторону столов с закуской, куда миссис Мэрон подносила новые блюда с крабами, бутербродами с ветчиной, булочками с сыром, сэндвичами с огурцами, фаршированными грибами, розетками с различной начинкой.
Квиллер поискал глазами Джека Смита.
– Что ты думаешь о живой глазури Дэна?
– Я просто не нахожу слов. Он сделал невозможное, – сказал критик с мраморным от удивления лицом. – Как он этого достиг? Как получил этот великолепный красный цвет? Я видел его изделия на общей выставке прошлой зимой. Они имели вид керамических труб для водостока. Что я и сказал. Ему это не понравилось, но это было так. Он многого достиг с тех пор. Все дело, конечно, в глазури. По форме они ужасно примитивны. Эти бесформенные кувшины! Сделанные при помощи скалки… Вот если бы он положил свою глазурь на ее кувшины. Я собираюсь это предложить в моей статье.
Квиллер поймал на себе взгляд девушки в огромных очках. Он подошел к ней.
– Права я была, что пришла сюда, мистер Квиллер? – спросила она застенчиво. – Вы сказали, чтобы я подождала сорок восемь часов…
– Что-нибудь от Уильяма?
Она отрицательно покачала головой.
– Вы проверили ваш счет?
– Его не трогали, только банк добавил двадцать шесть процентов.
– Тогда дайте знать в полицию. И не беспокойтесь. Вы хотите что-нибудь выпить или съесть?
– Нет, спасибо. Я, пожалуй, пойду домой.
Квиллер проводил ее до двери и показал, где останавливается автобус.
Возвратившись, он прошелся по залу и с удивлением увидел братьев Пенниманов. «Сиамские близнецы», как их называли некоторые дерзкие горожане, редко посещали мероприятия ниже по статусу, чем выставка французского постимпрессионизма.
Пока гости оказывали им почтение, к которому обязывало их богатство и имя, братья внимали с видом озадаченных кретинов – с выражением, не сходившим с их лиц на художественных выставках. Они, как однажды сказали Квиллеру, давали на «Утреннюю зыбь» деньги, а вот мозги… Он проник в толпу, окружившую «сиамских близнецов», и способом, известным только опытным журналистам, увел их в сторону от просителей и прихлебал.