Кот в малиновом тумане

Дуглас Кэрол Нельсон

— Вот что я вам скажу, молодой человек, — Мэтт сразу представил, как отец Картрайт поджал в раздумье свои сухие губы. — Я могу связаться с ним и дать ему ваш адрес и телефон. И он сам вам позвонит, если захочет.

— Зачем такие сложности? — напрямик спросил Мэтт.

Обескураживающее молчание. И потом:

— Простите. К сожалению, боюсь, вашей программе трудно и неудобно будет приглашать отца Франка. Он… больше не с нами.

— Но где он теперь служит? Неужели вы не можете этого сказать?

— Я сказал все, что мог. Он оставил служение.

Теперь тишина в трубке сделалась грохочущей: кровь застучала в висках у Мэтта,

точно на линии произошла неисправность. Он автоматически продиктовал свой адрес и телефон. Эти адрес и телефон все еще не стали для него по-настоящему родными, так что он был совсем не уверен, что назвал правильные цифры в правильном порядке. Но ему было уже все равно.

Гудки, знаменующие окончание разговора, прозвучали для его ушей, точно аккорды радио «Muzak». Он швырнул трубку с грохотом, адресованным не кому-то другому, а ему самому. Драться, а не ныть!

Оставил служение! Как он посмел? Теперь, когда Мэтт взял себя в руки и был готов встретиться лицом к лицу со своим прошлым, оказалось, что большой кусок этого прошлого мистическим образом испарился. Отец Проныра, надо же! Старшие семинаристы попали прямо в точку. Ускользнул, как змея. Предатель. До него не добраться, прямо как до Папы Римского или кого-то в этом роде. Отец Само Совершенство теперь превратился в отца Ничтожество. Оставил служение! Он тоже оставил служение. Но почему?

У Мэтта чесались руки схватить телефон и шарахнуть его об стену, об ящики из-под апельсинов, приспособленные под книжные полки. Вместо этого он взглянул на себя со стороны, заглянул в пылающее лицо собственного гнева.

Он увидел не себя взрослого, а себя — ребенка, круглолицего и бессмысленного, закатившегося в младенческой истерике.

Ну, конечно. Мэтт выдохнул, освобождая грудь, сжатую стальными решетками ребер и готовую взорваться. И потер подбородок, чтобы убедиться, что взрослое лицо никуда не делось. То, что он чувствовал, было детской обидой на родного отца, который его бросил, перенесенной на отца… то есть, бывшего отца Буцека. Теперь он Фрэнк. Просто Фрэнк.

Мэтт сел и хлопнул ладонями по коленкам. Ты же радоваться должен! Если твой духовный наставник, твой пример во всем еще с семинарских лет тоже оставил священство, это должно подтвердить правильность твоего собственного шага. Отец Буцек был на несколько десятков лет старше, но молодежь всегда делит все человечество на две части: «мы» и «старичье за тридцать». В эту вторую часть входят все дряхлые развалины, никак не дифференцируемые по возрасту. Если подумать, Фрэнку Буцеку сейчас должно быть лет сорок семь — сорок восемь. Возраст, еще вполне подходящий для того, чтобы сменить карьеру.

Позвонит ли он?..

А это имеет значение?

Да, имеет: от его звонка зависит возможность что-то разузнать об отце Фернандесе, который пока еще не оставил служение и вряд ли когда-нибудь оставит. Но зависит ли от этого звонка мир в твоей собственной душе?.. Мэтт дернул подбородком в сторону телефона, точно спрашивая его мнения.

Телефон не знал. Мэтт тоже не знал. К тому же, его выдумка насчет чествования и программы «Вся ваша жизнь» никак не могла быть достаточной причиной для того, чтобы Буцек вообще захотел звонить.

— Ну и неважно, — тихо сказал Мэтт телефону. — Мне не нужна его история. Он улыбнулся, вспомнив, как Темпл разорялась по поводу принципа «меньше знаешь — крепче спишь».

— Вдобавок, я сомневаюсь, что отцу Проныре следует

знать мою собственную историю.

Глава 20

Фальшивка

Кто-то сочтет странным то, что я нахожусь вдали от своего дома в «Серкл Ритц» и не оказываю мисс Темпл Барр той поддержки, в которой она в настоящий момент нуждается. Но я не предназначен для роли сиделки.

Мои таланты лежат в области удаления паразитов из грязной клоаки жестоких улиц, а не из стерильных больничных покоев.

Не то, чтобы мисс Темпл была больна в классическом смысле этого слова, но мне-то известно, что ушиб задней ноги — вещь неприятная, особенно, если учесть, что он может затруднить на некоторое время ношение ее знаменитых туфель на каблуках.

Короче, я не потащился домой в «Серкл Ритц», чтобы добавить свои пять центов и пару согревающих объятий в копилку бурного участия и всеобщей суеты вокруг инвалида. Мисс Темпл Барр так сильно заботится об окружающих, что в ответ получает целую лавину ухода и присмотра, когда сама нуждается в них. Разумеется, она предпочитает нежное внимание мистера Мэтта Девайна моим суровым ласкам.

Нет уж, я лучше проведу время с пользой, выслеживая гнусного самоделкина, по вине которого моя куколка скатилась вниз по твердым цементным ступенькам, точно на американских горках, да еще была окачена холодной водой.

К счастью, я точно знаю, кого искать: это некто Вито, фамилия неизвестна. (Видимо, в его случае тоже имеет место некий несчастный отец с весомыми причинами оставаться неузнанным).

К несчастью, я на некоторое время упустил из виду Вито и его деятельность в окрестностях «Хрустального феникса», хотя трюк с ослабленными гайками явно должен был сопровождаться множеством следов в виде отпечатков его пальцев по всей поверхности как самих перил, так и креплений.

Итак, я спустился в подвал «Хрустального феникса», который мне хорошо знаком. Несколько лучших мгновений в моей жизни прошли именно здесь, в гримерных: мои нежные свидания с Божественной Иветтой, поимка мною маньяка-убийцы стриптизерок, а также ласки и заботы, полученные от здешних девочек из кордебалета, когда я был еще никому не известным уличным чуваком и не имел репутации первоклассного детектива.

Когда день склонился к закату и близился час вечернего шоу, я обнаружил, что мои длинноногие обожательницы из тех прекрасных времен по-прежнему все в цвету, то бишь в перьях.

— Это Луи! — кричали они хором, когда я обходил гримерки.

— О-о-ох, — сказала мисс Дарси Макгил Остин, поднимая меня и сажая на гримировочный стол, заваленный косметикой. — Ты потолстел!

Лично я не имею привычки отрывать людей от пола и отпускать публичные замечания по поводу их эвердьюпойс [68] .

— Значит, слава Богу, что у нас под рукой нет никаких вкусняшек, — весьма бессердечно отозвалась мисс Мидж Мансини. Зато она вооружилась щеткой для волос и принялась усердно превращать мою шерсть в черный шелк. Хотя мне и нравится подобный массаж, я мурлыкнул в ответ довольно небрежно, поскольку был весьма разочарован отсутствием угощения.

68

Эвердьюпойс (от фр. avoir de pois) — система весов, в основе которой лежит фунт.