Котенок. Книга 2
Шрифт:
После урока я достал из-под пенала переданную мне одноклассником записку, и бросил её к прочим посланиям на дно дипломата.
Волкова заметила это — усмехнулась.
— Даже не заглянешь в неё? — спросила Алина.
Я покачал головой.
— Позже изучу. Дома.
Волкова спросила:
— А если там что-то важное?
— Сегодня у многих «что-то важное», — сказал я. — Вот вечером и разберусь, у кого важнее.
Вынул из дипломата и показал Волковой стопку пока не распечатанных «записочек».
— И это все за сегодня? — спросила Алина.
Она приподняла брови.
— Пока все, —
Бросил бумажки обратно.
— Ты стал популярным, Иван Крылов, — заявила Волкова. — Поздравляю.
Она усмехнулась.
Но я не заметил в её взгляде веселья.
— Популярным стал не Ваня Крылов, а Котёнок, — сказал я.
— А между вами есть разница? — спросила Волкова.
Я проследил взглядом за Лидочкой Сергеевой, которая в сопровождении двух подружек направилась к выходу.
Сказал:
— Ещё какая.
— Объясни, — попросила Алина.
Я огляделся — в классе остались только я и моя соседка по парте.
Сообщил:
— Я — это я. А Котёнок — это вымышленный товарищ. Это тот парень, которого всё эти девицы сами придумали, пока слушали на субботнем концерте песни в моём исполнении.
Показал Алине конверт, который нашёл сегодня в почтовом ящике.
— Они и пишут свои писульки не Ивану Крылову, а Котёнку, — сказал я. — Потому что им понравился тот, придуманный персонаж. А Ванька Крылов их не интересует. Вот так вот.
Волкова пожала плечами.
— Ну и что, — сказала она. — Зато у тебя теперь вон сколько поклонниц. Выбирай любую.
Алина ухмыльнулась.
Я бросил конверт обратно: на дно дипломата. Опустил крышку. Щёлкнул замками.
— Не из кого там выбирать. Все они — не мой вариант.
Говорил тихо, словно сам себе.
Но Волкова меня услышала.
— Это ещё почему? — спросила она.
— Да потому что после того сна о будущем, — сказал я, — у меня появилась проблема.
Постучал себя пальцем по виску.
Уточнил:
— Проблема вот здесь, в голове.
— Какая?
— Я себя теперь считаю не шестнадцатилетним пацаном; и даже не Котёнком. Сам для себя я — взрослый шестидесятилетний мужчина. Улавливаешь, Волкова, о чём я говорю? Я прекрасно помню не только своих детей, но и внуков. Моя внучка была чуть младше моих нынешних одноклассников. Это всё равно что…
Пощёлкал пальцем.
— Представь, что тебе признались в любви пятеро мальчишек из старшей группы детского сада, — сказал я. — Причём выглядят они, как взрослые… ну, почти. И с кем из них, Волкова, ты решишь замутить роман? С кем из них ты будешь играть по вечерам в машинки, смотреть мультфильмы и рассматривать яркие картинки в детских книжках?
Откинулся на спинку стула.
Алина покачала головой и ткнула пальцем в мой дипломат.
— Сомневаюсь, что кто-то из этих девчонок будет с тобой катать машинки… по вечерам, — сказала она.
Я пожал плечами. Вздохнул.
Посмотрел на Волкову.
— Возможно, что и не будут, — сказал я. — Возможно, они будут вести себя, как взрослые — в их понимании. Вот только разница в возрасте между мной и этими девочками даже больше, чем у тебя и детсадовцев. Я тоже могу катать машинки и читать детские книжки. Но не уверен, что хочу это делать.
Мы с Алиной смотрели друг другу в глаза.
Молчали.
Мне почудилось, что
— И что теперь делать… им? — спросила Волкова.
Я развёл руками.
— Ты пойми, Алина. Проблема не в этих девочках. С ними-то как раз всё в порядке.
Волкова моргнула.
Я снова прикоснулся к своему виску.
— Беда творится с моей головой. Вот здесь. Проблема в этом.
Поправил очки.
— Мне в реальности всего шестнадцать лет, — сказал я. — Но тот сон не прошёл бесследно. Я теперь не только помню наизусть школьные учебники. Но и считаю себя шестидесятилетним старпёром.
Алина опустила глаза.
Я не отвёл взгляда от лица своей соседки по парте.
— Это психическое расстройство, не иначе, — заявил я. — С такой проблемой к психиатру нужно идти. Чтобы доктор укротил моё разыгравшееся воображение и вернул меня к реальности.
Добавил:
— Но я к нему не пойду. Как и в милицию. Не хочу прослыть сумасшедшим. Решу свои проблемы сам: так или иначе, но разберусь с ними. А этим девочкам…
Постучал по дипломату.
—…Им просто не повезло с кумиром. Понимаешь, о чём я говорю, Волкова?
Алина кивнула.
— Котёнок, которого они придумали, существует только на сцене Дворца культуры и в их воображении. А я — совсем другой человек. Не забывай об этом, Волкова.
Выбрался из-за парты.
— Я не тот, кому все эти школьницы писали свои записки. И даже не тот, кем выгляжу и кем был раньше. Вот такие вот дела, Волкова.
С посланиями поклонниц я разобрался дома, пока подогревал на плите суп. К восьмому уроку количество «записочек» увеличилось до семи штук. «Это не мешки писем, которые приносил Алине Солнечной почтальон», — подумал я, окинув взглядом разложенные на столе бумажки. Отметил и то, что с любовными «записками» в прошлой жизни не сталкивался — лишь с теми, в которых просили «списать домашку». Получал я в своей прошлой жизни и оформленные в виде множества букв признания в любви. Но поначалу те имели вид стандартных писем (с почтовыми марками на конвертах). Потом превратились в текстовые сообщения на экране телефона. А позже — стали записями в социальных сетях. И всё это было уже после окончания школы. Моё прошлое обучение в десятом классе прошло под лозунгом «В СССР секса нет!» — так было даже в Первомайске (я и поцеловался с девчонкой впервые только на первом курсе института).
Я поправил очки, вытер о полотенце мокрые руки. Первым делом заглянул в конверт. Нашёл там один единственный лист бумаги с предложением «дружбы» от своей бывшей одноклассницы, которая теперь училась в ПТУ. Я вспомнил лицо этой девицы — признал его симпатичным. Выудил из памяти и факт, что раньше эта девочка не обращала на меня внимания. Она и в этом письме адресовала своё предложение не мне, а Котёнку (будто позабыла моё настоящее имя). Я отбросил конверт с коротким письмом в сторону. Заглянул в пахучий треугольник, полученный от дежурного. Там тоже увидел призыв «дружить», прочёл восторженные отзывы о своём пении — улыбнулся. Подумал, что «похвалы и Котёнку приятны». Задумался. Но не обнаружил в своих воспоминаниях внешность девчонки из девятого «Б» класса — автора «пахучего» послания, украшенного узором из множества синих чернильных сердечек.