Котов обижать не рекомендуется
Шрифт:
Из прихожей до нее донесся низкий, глубокий, красивый голос. Он вызывал в воображении виноградники Франции, дубовые бочки, заполненные выдержанным вином, рубиновые отблески на стенках бокала. Голос настоящего красавца.
Света окончательно стушевалась. Вот-вот сюда зайдет высокий мужчина с римским носом, густой шевелюрой и румянцем на гладко выбритых щеках. Стрельникова, смеясь, станет рассказывать ему о Светиной глупости. Может быть, даже в лицах. Наверняка в лицах! А сама Света будет сидеть, неловко улыбаться и жалко кивать.
Почему,
«Потому что мямля! – сказал в голове скрипучий голос отчима. – Все с «извините-простите-пожалуйста». Тьфу! Учу я тебя, учу… А ты и спасибо не скажешь за науку, когда будешь мне стакан воды подавать».
Свете вспомнилось любимое обещание отчима. «Я из тебя сделаю кобылу артиллерийскую!» – гремел он, потрясая жестяной кружкой. (Вадим Петрович терпеть не мог фарфор. Их чудесные тонкие чашки с золотой каймой он презрительно называл дамскими, а сам пользовался страшной стертой кружкой, будто обгрызенной по краям).
В свои четырнадцать лет становиться артиллерийской кобылой Света не желала. Она вообще полагала, что кобыла любого формата – это не тот идеал, к которому должна стремиться девочка ее возраста. Но благоразумно не озвучивала свои мысли дяде Вадиму.
Чем больше Вадим Петрович кричал на нее, тем молчаливее становилась Света. Она от природы обладала тихим голосом. Из чувства протеста почти шептала, разговаривая с отчимом.
А из страха стать похожей на него никогда ни на кого не кричала.
Света тряхнула головой, обрывая нить воспоминаний. До нее донесся звонкий смех Анны Васильевны: «Не поверишь… Ха-ха!.. Еще здесь…»
Она сжала ручку чашки.
И тут в столовую не вошел, а вкатился маленький толстяк с улыбчивым и одновременно грустным лицом. На его макушке мягко сияла лысина, а вокруг нее торчали прямые редкие волосики, точно строй солдат, охраняющих последние рубежи.
Света сразу увидела, что это заколдованный снеговик, случайно превратившийся в мужчину. Из нижнего снежного шара получились ноги колесом, из среднего – животик, а из верхнего – маленькая круглая голова. Морковка, видимо, потерялась в процессе трансформации, поэтому нос бывшему снеговику достался маленький, как пуговка.
А глаза остались из угольков: большие, черные. И печальные, как у собаки, потерявшей хозяина.
– Здравствуйте, – сказала очень удивленная Света.
– Здравствуйте, – глубоким голосом поздоровался снеговик. – Меня зовут Петр Иванович.
– Серафимович, опять церемонии! – перебила вошедшая Анна Васильевна. – Светлана знает, кто ты такой!
Снеговик улыбнулся смущенно, будто извиняясь.
– Жуткая кукла этот Генри, – сказал он. – Я сам ее побаиваюсь. Будь я на вашем месте, сбежал бы без оглядки. А вы остались.
– Это не от избытка храбрости, – призналась Света. – Просто неловко было…
– Уходить,
Петр Иванович строго взглянул на нее:
– Уходить, не предупредив тебя, Анна. Иногда ты бываешь невозможно черствой.
– Иногда? – с нарочитой обидой переспросила Стрельникова. – Какое оскорбление, Серафимович! Я бываю черствой всегда!
Снова зазвенел звонок.
– Это Виктор! – обрадовалась Анна Васильевна и упорхнула.
– Ее брат, – вполголоса пояснил актер. – По совместительству наш режиссер и продюсер. Вы и в самом деле решили, что в спальне труп?
Света кивнула.
– Могу себе представить, как вам досталось от Анны.
– Не так сильно, как я боялась, – улыбнулась Света. – Мне даже разрешили не избавляться от кота.
Серафимович наклонился к ней ближе.
– Я знаю, Анна иногда кажется несколько… м-м-м…
Она замялся, и Света пришла на помощь:
– Резкой?
– Да, пожалуй. Но это маска. Если хотите, защитный костюм. В действительности она тепло относится к животным. Вашему котику ничего не грозило.
– Я видела в спальне собаку, – вспомнила Света.
Серафимович обрадовался:
– Да-да, это то самое, о чем я вам говорю. Анна вечно твердит, как она ненавидит животных. Уверяет, что была бы рада избавить от них весь мир. Звучит чудовищно, я знаю. А сама приютила это бедное больное существо по первой моей просьбе.
– Так это не ее пес?
– Нет, что вы! Его подобрала где-то моя дочь и привезла к себе. К сожалению, у нее, бедняжки, аллергия на собак. Три дня она терпела и молчала, а на четвертый я случайно увидел ее. Конечно, мне пришлось сразу забрать собаку! Дочь уже покрылась жуткими пятнами. Стала как мухомор, только наоборот: красное на белом.
– Но можно же было попробовать его пристроить, – осторожно сказала Света.
Петр Иванович махнул рукой:
– Кто возьмет пожилого одноглазого пса! Даже если бы кто-то и согласился, для него жизнь среди других животных и равнодушных людей будет мучительна. Всем старикам нужен дом, где о них будут заботиться. В том числе и собачьим старикам. У меня у самого дома пекинес, я знаю, о чем говорю. Именно из-за него я не смог оставить этого беднягу у себя, а привез Анне. И она безропотно взяла его. Гуляет с ним, вы представляете?
Света попыталась представить элегантную Анну Васильевну в компании облезлой одноглазой дворняги. Картинка не складывалась.
В кармане Серафимовича прозвонил телефон.
– Да, милая, – ласково сказал он и глазами извинился перед Светой за прерванный разговор. – Да, у Анны. Еще нет, вот-вот начнем.
Он прикрыл трубку рукой и спросил с улыбкой:
– Вы позволите рассказать дочери о вашем маленьком приключении с Генри? Нет, если вам неприятно…
Света замахала руками: рассказывайте, ради бога! Она больше не чувствовала ни смущения, ни стыда.