Котовский (Книга 1, Человек-легенда)
Шрифт:
Помолчал немного и затем тихо, раздумно заговорил:
– У нас ничего нет, но все будет, потому что это необходимо для победы. Я тебе ночью, Леонтий, рассказывал... У меня ничего не было в камере. Но я так хотел выбраться на свободу! А когда сильно хочешь, то добьешься своего!
Леонтий попросил Котовского повторить свой рассказ собравшимся в избе конникам. Котовский припомнил один случай. Потом увлекся, увлек за собой всех...
Молодежь слушала. Этим юношам тоже хотелось бороться, не отступать ни в коем случае, не бояться ничего на
– А помнишь, Григорий Иванович, ты рассказывал, что в день побега сделал веревку из одеяла, которое я передал тебе, а в камере соорудил чучело...
– Да. Надзиратель заглянул в мою камеру и увидел, что я лежу, укрывшись с головой. Это было чучело, а я уже сидел на чердаке. Говорят, после этого случая стали запрещать арестантам закрываться с головой.
– А голуби?
– подсказывал Леонтий.
– Расскажи про голубей!
И пояснял тем, кто раньше не слышал этой истории:
– Голубей много было в карнизах тюремной башни. Григорию Ивановичу дорога каждая минута, а голуби переполошились, вспорхнули, привлекли внимание часовых и чуть не испортили всю музыку.
Котовский улыбался, слушая этот пересказ. И жена Леонтия улыбалась. И Миша Марков, не отрываясь, смотрел на Котовского и все подталкивал отца, считая, что тот недостаточно сильно восхищается:
– Папа! Да слушай же! Ведь это удивительно! Ты понял про чучело? Правда, хорошо, что мы отыскали Котовского? Я же говорил тебе...
– А как в шахте тонул? А как по тайге шел?
– напомнил опять Леонтий и опять рассказал сам: - Семь лет томился Григорий Иванович в каторжных тюрьмах. А потом бежал...
– Да, - задумчиво смотрел Котовский куда-то в пространство, на стену, где висел многоцветный ковер, - двадцать дней колесил в тайге. А вышел! Человек никогда не должен отчаиваться. И еще: непременно делайте гимнастику! По системе Анохина. Летом и зимой.
Миша Марков на всю жизнь запомнил этот день. С юношеским обожанием смотрел он на Котовского. К юношескому обожанию примешивалось еще чувство, похожее на зависть: хотелось тоже преодолевать трудности, опасности, хотелось самому все испытать.
– А теперь вы приехали из Кишинева?
– спросил Миша, надеясь, что его вопрос вызовет новые рассказы.
– Сейчас я на родине побывал, в Ганчештах. Теперь вот отряд по селам собираю. Мы не из той породы, которая может смириться! Разве сломили вашу волю? Вот вы, молодежь, скажите: разве живет трусость в ваших сердцах?
Нет, они не были трусами, эти молодые поселяне!
Не понадобилось договариваться и с Леонтием о том, что дальше они отправятся вместе. Это само собой подразумевалось. Просто Леонтий поцеловал жену и детей. Просто оседлал коня. Когда нужно сражаться, все берутся за оружие. Тут думать не приходится.
8
Отряд Котовского отходил к Тирасполю.
– Фронтовики в каждом селе найдутся?
– спрашивал Котовский.
– Где фронтовики - там и оружие. Все снаряжение русской армии растащили по деревням. Сейчас каждый овин - оружейный
Отряд Котовского рос. Дрались котовцы яростно. Но для каждого становилось очевидным, что силы неравные...
Вот и Днестр. Величавый и мудрый. Все запомнивший, поседевший от всего, что видел. Старый Днестр.
Отряд остановился. Никто не решался первым начать переправу. Командир сжимал эфес. Он молчал, и все не шелохнулись. В наступившей тишине было слышно, как потрескивает лед в полынье, как ветер ходит в камышовых зарослях. Котовский смотрел туда, на поля Бессарабии, на покидаемую родную сторонушку.
Вот он сошел с коня, снял фуражку. И тогда все, весь отряд, тоже обнажили головы. Котовский низко поклонился, коснулся рукой земли и громко, отчетливо произнес:
– Прощай, к-край мой родимый, цара молдовей... Сегодня мы тебя покидаем, но клянемся, что не выпустим оружия, пока наша родина не станет свободна, пока красное знамя не будет снова развеваться над Кишиневом.
Миша Марков видел, как у отца его и у многих других бойцов выступили слезы. Да и самому ему было не по себе. Сердце сжимало, грудь теснило... Миша Марков думал о том, что на веки вечные запомнится эта горестная и торжественная минута.
Командир вскочил на коня:
– Слушать команду!
И началась переправа. Туда, на советский берег, к Тирасполю.
9
– Формируется по указанию Румчерода Тираспольский отряд! Слышите, товарищи? В отряд входит и наш конноразведывательный отряд!
– сообщил Петр Васильевич, придя из штаба.
– Значит, скоро примемся румын выкуривать, - радовался Василь.
– Теперь дело пойдет!
– уверенно говорил Леонтий.
– В Одессе и Николаеве созданы рабочие отряды, их тоже посылают сюда, к Днестру, - добавил Петр Васильевич.
Настроение у всех было приподнятое. Казалось, еще немного - и будет освобождена Бессарабия.
– Вот и приказ!
– пришел торжествующий Котовский.
– Первая наша операция!
Это было только началом. Вскоре об отряде заговорили. Слава о его геройских подвигах дошла до Одессы. Приехал корреспондент из одесской газеты, длинный, в очках. Над ним добродушно подшучивали:
– Поосторожнее, товарищ. Вы такой высокий, а тут постреливают.
– Вы думаете?
– спрашивал корреспондент недоверчиво, высоко поднимая брови и наклоняя голову чуть-чуть набок.
Хотел записать отдельные фамилии, но раздумал.
Через несколько дней Миша Марков вбежал в жарко натопленную хату, где поместились Леонтий, Петр Васильевич и еще несколько человек.
– Внимание!
– закричал он еще на пороге.
Все выжидательно смотрели на него. Не хочет ли он сообщить, что выдают табак - по три пачки махорки на человека? Так они уже получили, только бумаги нет для завертки.
– Внимание!
– повторил еще раз Миша и вытащил из-за пазухи газету.
Курильщики жадно смотрели на нее. Миша с важностью развернул газетный лист и прочел: