Коукс и Бакстер. Компиляция]
Шрифт:
— Ну и как для тебя это все обернулось?
— Не самым лучшим образом, — улыбнулась Эмили.
— Чисто! — донеслось из Грейт-Холла эхо хриплого голоса.
Она услышала грохот ботинок полицейских и перехватила взгляд Волка, нетерпеливо устремленный на вереницу открытых дверей.
— Мы здесь! — позвал он.
В этот момент Бакстер вдруг осознала, что он не предпринял ни единой попытки оправдать свои действия, не попытался убедить ее отпустить его и не попросил придумать какую-нибудь историю, чтобы потом его признали невиновным. Впервые в жизни этот человек, вместо того
— Сюда! — опять крикнул он.
Эмили опять взяла его за руку, но в этот раз уже без подвоха.
— Ты не бросил меня, — с улыбкой сказала она.
— Ценой неимоверных усилий, — самодовольно усмехнулся он.
— Но ведь не бросил. Я знала — ты не оставишь меня в беде.
По запястью скользнул металл, и Волк в изумлении посмотрел на свою руку, больше не скованную наручниками.
— Иди, — прошептала Бакстер.
Он не двинулся с места, продолжая с силой прижимать к ее ноге свою ладонь.
Грохот бегущих ботинок приближался со скоростью несущегося на всех парах поезда.
— Иди! — приказала она, приподнялась и привалилась к свидетельской трибуне. — Волк, пожалуйста!
— Я тебя не брошу.
— Ты и так оставался со мной больше, чем нужно, — в отчаянии попыталась убедить его Эмили, вновь чувствуя, что слабеет, — помощь уже близко.
Волк открыл рот, чтобы ей возразить.
Шум нарастал, искаженные хрипы раций и бряцание оружия с каждым мгновением слышались все отчетливее.
— Нет времени! Беги! — взмолилась Бакстер, тратя последние остатки жизненных сил, чтобы его оттолкнуть.
Волк совершенно растерялся, но все же поднял с пола плащ и направился к небольшой двери за свидетельской трибуной. На пороге замешкался, повернулся и посмотрел на Эмили. В его темно-голубых глазах не осталось ни тени того монстра, который перед этим рвал Масса на части.
И вышел.
Бакстер посмотрела на убийцу, не уверенная, что он выживет, и вдруг вспомнила, что надо спрятать пистолет. Опустила правую руку, но пальцы нащупали лишь пол. С огромным усилием Эмили повернула голову и увидела, что оружия нет.
— Вот гад! — улыбнулась она про себя.
Когда в зал ворвался отряд полицейских в черном, детектив подняла высоко в руке свое удостоверение личности.
Волк шагал по знакомым коридорам, подальше от звуков продолжающейся зачистки. Чтобы скрыть окровавленную рубашку, он застегнул плащ Масса на все пуговицы, а перед тем как воспользоваться первым попавшимся аварийным выходом, надел очки. Вокруг него завывали сирены, но он знал, что в царившем у здания хаосе никто из собравшихся на улице их не услышит.
В тугих струях хлеставшего дождя выстроившиеся в ряд, ярко окрашенные автомобили экстренных служб блестели еще больше, сверкая на фоне унылого неба и нависших над городом свинцовых облаков. Через дорогу топтались журналисты и праздные зеваки. Толпа разрасталась все больше и каждый пытался протолкаться вперед, чтобы увидеть то, на что глазели остальные.
Мимо промчались двое врачей «скорой помощи». Волк спокойно преодолел запретную зону между судом и полицейским кордоном и издали махнул своим удостоверением
Когда дождь полил как из ведра, он накинул на голову капюшон длинного черного плаща и заработал локтями, чтобы побыстрее выбраться из толпы, толкаясь и наступая на ноги тем, кто по неведению преграждал ему путь, не обращая внимания на бросаемые в ответ злобные взгляды. Никто из них не знал, что на расстоянии вытянутой руки от них идет монстр.
Волк в овечьей шкуре.
Палач
Daniel Cole: “Hangman”, 2018
Перевод: В. М. Липка
А что, если есть Бог?
Что, если есть рай?
Что, если есть ад?
И что, если… так, в виде предположения…
мы все уже в этом аду?
Пролог
Среда, 6 января 2016 года,
9 часов 52 минуты утра
— Бога нет, факт.
Старший инспектор Эмили Бакстер посмотрела на свое отражение в зеркальном окне допросной комнаты, ожидая от внимающей ей аудитории хоть какой-то реакции на эту неприглядную истину.
Тишина.
Выглядела она ужасно: вместо тридцати пяти на все пятьдесят. Ее верхняя губа была зашита плотными темными нитками, которые туго натягивались каждый раз, когда она начинала говорить, — напоминая о вещах, о которых она предпочла бы навсегда забыть. Ободранная кожа у нее на лбу отказывалась заживать, переломанные пальцы стягивал бинт, влажная одежда скрывала еще дюжину повреждений на теле.
Напустив на себя скучающий вид, старший инспектор повернулась к двум мужчинам, сидевшим за столом напротив. Все молчали. Она зевнула и стала теребить свои длинные каштановые волосы, поглаживая неповрежденными пальцами пряди, спутавшиеся в тугой комок, когда она израсходовала трехдневный запас сухого шампуня. Ей было глубоко наплевать, что последние произнесенные ею слова явно оскорбили специального агента Синклера, импозантного лысого американца, который царапал что-то на листе бумаги с какой-то замысловатой шапкой.
На фоне элегантно одетого иностранца Эткинс, занимающийся в столичной полиции вопросами координации, производил весьма посредственное впечатление. Последние пятьдесят минут Бакстер усиленно пыталась представить, какого цвета была его грязно-бежевая рубашка на заре своей жизни. На его шее свободно болтался галстук, словно накинутая человеколюбивым палачом петля, свисающий конец которого не мог скрыть свежее пятно от кетчупа.
Наконец, Эткинс посчитал затянувшуюся паузу сигналом продолжить разговор.