Коварная приманка
Шрифт:
Для Полежаева развод стал сильнейшим ударом. Из профессионального, да и чисто женского любопытства я внимательно рассматривала фотографии Ирины двадцатилетней давности, которые по моей просьбе доктор захватил с собой. Ему, смею вас заверить, можно было посочувствовать.
Через год после развода с Ириной Полежаев женился в третий раз. Его последняя супруга Наталья, которая гостеприимно принимала меня, оказалась надежным бастионом, который так необходим для создания крепкой семьи. А рождение Вадима поставило последнюю точку в бурной молодости профессора. Кстати, именно благодаря
О жизни бывшей супруги после развода он не знал почти никаких подробностей. Лет шесть назад, когда советские войска были выведены из Германии, майор Кудрин демобилизовался из армии, и Ирина с семьей поселилась в Зареченске. Информацией о занятиях отставника Полежаев, естественно, не располагал. Вот вся, согласитесь, далеко не исчерпывающая информация, которую я получила по дороге в Зареченск.
Удивительно, но Полежаев уверенно вел машину. Я обратила внимание, что он вообще все делал основательно и хорошо. Понаблюдав первые полчаса за его управлением, я расслабилась и, к своему стыду, немножко задремала. Сказалась почти бессонная ночь перед отъездом. Сидела я рядом с водителем, поэтому не нашла во сне никакой более удобной позы, чем склонить свою голову на полежаевское правое плечо. Как он умудрился не разбудить меня, управляя машиной в таком положении, теряюсь в догадках до сих пор.
Проснулась я оттого, что «Москвич» наш вдруг остановился. Стекло левой двери было опущено, рядом стоял инспектор ГИБДД, как теперь благозвучно величают бывших гаишников. Старлей придирчиво изучал протянутые Полежаевым документы. Освободив полежаевское плечо от необходимости держать мою голову и инстинктивно поправив прическу, я уже собралась было вмешаться в процесс проверки, как вдруг заметила изменившееся выражение лица инспектора. Он еще раз посмотрел на документы, потом на Полежаева, явно сверяя оригинал с фотографией, протянул права и еще какую-то корочку профессору:
— Прошу извинить! Можете ехать!
Полежаев усмехнулся и тронул машину с места.
— Док, что за ксиву вы ему показали? — прикрывая ладонью зевающий рот, поинтересовалась я.
— Таня, мне кажется, нам пора заняться практической стилистикой русского языка, — парировал профессор.
— Для начала нам пора заняться завтраком или обедом, словом, пожрать. — Я продолжала поддразнивать ученого, подумав при этом о том, что заняться нам давно пора совершенно другим и гораздо более приятным делом.
С предложением в отношении еды Полежаев, безусловно, согласился, и вскоре, увидев подходящее место за лесополосой, тянувшейся вдоль дороги, он съехал с трассы, припарковав «Москвич» возле небольшого пруда. Я вытащила из багажника старое дорожное одеяло и расстелила его на сухом взгорочке. Из своей необъятной сумки Полежаев извлек жареную курицу, самсу, огурцы, свежий зеленый лук, хлеб, масло, сыр, термос с еще горячим кофе — одним словом, голодная смерть в дороге нам не грозила.
— До Зареченска далеко? — спросила я, аппетитно жуя кусок курицы.
— Чуть больше ста километров.
— Сколько ж я проспала?
— Почти три часа.
Я с благодарностью посмотрела на профессора. Он дал мне возможность выспаться, организм мой отдохнул и был готов к предстоящей и, уверена, непростой работе. Вытащив из кармана джинсовой куртки мешочек с магическими костями, я подумала о том, что может ждать нас впереди.
10+20+27.
Черт подери, и кости говорят о том же: «Вас подстерегает опасная пора: ожидают многочисленные трудности и окружают враги».
Профессор с любопытством наблюдал за моим занятием. Но скептицизма не проявил, во всяком случае, вслух. Пояснив полученный неутешительный результат, я стала разрабатывать план дальнейших действий.
На окраине Зареченска мы начали прежде всего с местного кладбища. Сторож показал нам карту (так на кладбищах называются отдельные участки), на которой виднелись свежие холмики мартовских и апрельских могил. Когда мы медленно шли вдоль этой скорбной линии, мне показалось, профессор почему-то надеялся, что могилы Ирины там не окажется. Но нет, она была четвертой от конца. Деревянный крест, табличка с датами жизни. Мы оба замерли. Скромный венок из искусственных цветов еще не успел выгореть на ярком солнце. Живые же, рассыпанные прямо на холмике, уже давно завяли и высохли.
Лицо профессора изменилось на глазах, посерело. Видимо, его мучили воспоминания. Я тронула Полежаева за руку:
— Нам пора, Иннокентий Михайлович…
— Да, да, сейчас.
Когда мы вышли с кладбища, профессор попросил меня сесть за руль. Прежде всего нам необходимо было найти улицу Ташкентскую, где до гибели жила Ирина Полежаева. Впрочем, скоропалительных выводов о ее смерти я не стала бы делать, памятуя, что пару лет назад мою кончину уже зафиксировали в Казахстане, где я уходила от погони ФСБ.
Улицу Ташкентскую мы обнаружили в одном из спальных районов Зареченска, так похожего на «спальники» всех провинциальных российских городов. Бессмертную рязановскую «Иронию судьбы, или С легким паром» смело можно было снимать и здесь, такими безликими и однообразными показались стоящие вдоль дороги девятиэтажки. Увидев табличку с номером нужного дома, мы припарковали неподалеку «Москвич».
Выяснив попутно у профессора, что у Ирины были родственники в Средней Азии, я решила сыграть роль родственницы, «седьмой воды на киселе», приехавшей без предварительной телеграммы в Зареченск и ничего не подозревавшей о смерти троюродной тетушки.
Иннокентий Михайлович одобрил мой план, но внес и весьма существенные коррективы. Из своего «дипломата» он вынул небольшую брошь в виде дракона и маленькую, словно пуговичка, вещицу, назначение которой я поначалу даже не поняла. Брошь он помог закрепить мне на водолазку («Вдруг придется снять куртку», — пояснил профессор), а «пуговичку» посоветовал засунуть в ухо.
— Вот теперь я за вас спокоен. Я буду слышать все, что с вами происходит, и при необходимости смогу дать вам совет через передатчик, — критически осмотрев меня, заявил профессор.