Коварный заговор

Джеллис Роберта

— Стало быть, тебя обидело невнимание Иэна при отъезде. Но если до тех пор все было так хорошо между вами, как же ты позволила такому пустяку так расстроить тебя? — задумчиво спросила Изабель.

— Не знаю, — простонала Элинор. — Я понимала, что у меня нет причин ревновать или злиться. Он никогда не уверял меня, что другой женщины нет. Он никогда не ездил к ней, за исключением того единственного раза. Я много раз пыталась перебороть в себе холодность.

— Каким же образом?

— Я не позволяю ни одному злому слову сорваться с языка. Даже когда Иэн в ярости и произносит жестокие и ужасные вещи, я не ругаюсь

с ним. Я отвечаю мягко или уступаю ему. Изабель, поверь, я никогда в жизни-не была такой послушной, такой уступчивой, как сейчас, ни с одним человеком. Я исполняю любую его прихоть, какой бы глупостью она мне ни казалась, без колебаний или каких-то жалоб.

Элинор неотрывно смотрела на свои лежащие на коленях руки и потому не замечала растущего на лице Изабель выражения ужаса и изумления. Она подняла голову, только когда Изабель прервала ее перечисления собственных достоинств криком:

— О, бедный человек!

— Как это бедный человек? — ощетинилась Элинор. — С каких это пор ты считаешь послушание недостатком?

— С тех пор, как ты занялась этим против своей природы. Послушание годится для таких, как я, но не для тебя. Элинор, как ты могла?! Как давно Иэн знает тебя?

— Я не уверена… где-то семнадцать лет. Какое это имеет значение?

— И все это время как ты реагировала, когда считала, что он поступает или говорит неразумно? — Элинор промолчала. Изабель кивнула и продолжала: — Ты ведь говорила ему и, без сомнения, в выражениях, какие больше годятся какому-нибудь простому солдату, все, что ты думаешь о нем, о его планах, о его мозгах, о его предках и обо всем остальном. И точно так же ты поступала с Саймоном в присутствии Иэна — поскольку ты никогда не считала его чужим или кем-то, в чьем присутствии необходимо соблюдать этикет? Я права?

— Наверное, права. Но я не вижу, как это связано с моими нынешними проблемами.

Изабель была уверена, что в этом-то и спрятан корень всех ее проблем. Элинор была совершенно открытой натурой в отношениях с людьми, которых она любила. Когда она обижалась или гневалась, то изливала боль и тем самым облегчала сердце. Именно ее безумная убежденность, что она не имеет права выходить из себя или быть самой собой — страстной и откровенной, — свидетельствовала о том, что она, вопреки ее собственным утверждениям, действительно ревновала без всякой на то причины.

Естественно, каждый раз, когда Элинор сдерживала горячие слова, готовые сорваться с ее губ, она напоминала себе причину этой покорности и тем самым лишь усиливала свою ревность. И к тому же такой избыток благодушия, без сомнения, терзал тонкую и достаточно колючую душу Элинор. Но Изабель не собиралась говорить ничего такого. Она этим лишь усилила бы бремя вины, которое Элинор несла в себе.

— Я не знаю, что сказать о твоих трудностях, — уклончиво ответила Изабель. — Но я ясно вижу способ, как сделать Иэна счастливее. Ты говоришь, что он чувствует твою холодность. Возможно. Если так, то ты ошибаешься, и нет никакой другой женщины. Нет даже мечты о ней. Мужчина не чувствует таких вещей, если они не трогают его сердце. Если бы в глубине сердца он любил другую, то видел бы только то, что у тебя на поверхности. Но то, что у тебя на поверхности, ясно прочитает любой, кто хорошо знает тебя.

— Но я же объясняю тебе: я только улыбаюсь и не жалуюсь.

Изабель

рассмеялась.

— Ты и раньше никогда не ругалась и не жаловалась, а лишь улыбалась и смирялась? Элинор, если бы вдруг ты стала смиренной и послушной с Саймоном — я имею в виду до его болезни, — что бы он сделал?

В глазах Элинор вдруг зажегся огонек, и после некоторой паузы она усмехнулась:

— Он вызвал бы лучших врачей, чтобы обследовать меня, будучи уверенным, что я при смерти. Да, Изабель, так однажды и было. Ты знаешь, когда я беременна, перед самыми родами становлюсь очень мягкой и удовлетворенной. В первый раз Саймон чуть не сошел с ума от этого. Он набрасывался на меня и допытывался каждую минуту, что случилось и что меня мучает. Я думала, что он спятил, пока наконец не разговорился и не объяснил мне, что я стала такой кроткой, что он решил, что я слишком слаба для того, чтобы ругаться.

— Но сейчас-то ты, ясное дело, не на последнем месяце беременности и не ослаблена какой-то болезнью. Что же должен чувствовать твой бедный муж, который так хорошо тебя знает, когда ты вдруг становишься другой? Он кричит на тебя, а ты лишь сладко ему улыбаешься. Он знает, что ты вежлива только с людьми, которых ненавидишь или с которыми незнакома. Ты не задумывалась, что именно твоя безотказность делает его таким несчастным?

— Но мне не хочется спорить с Иэном, — взмолилась Элинор.

— Кого волнует, чего тебе хочется? Ты причинила ему уже достаточно боли, делая все в угоду ему, не оглядываясь на собственные желания. Более того, если ты будешь продолжать в том же духе, ты добьешься только того, что он воплотит свою мечту в реальность — если такая мечта действительно существует, а не ты придумала ее на основе каких-то признаков, которые могли означать что-то совсем другое, в чем я все больше и больше убеждаюсь. Очень может быть, что он действительно начнет искать женщину, которая будет спорить с ним, когда он того пожелает. Вспомни, как ты сама рассказывала мне, почему Ричард разлюбил Беренгарию — она слишком безропотно сносила его гнев. Ты знаешь, куда Иэн отправился?

— Ну конечно.

— Ну так вызови его. И когда он приедет, скажи ему, что тебе не нравится, как нос сидит на егр лице. Скажи ему, что у него слишком длинные ноги. Говори ему все, что взбредет в голову, лишь бы разозлить его.

Глаза Элинор разгорелись при этом предложении Изабель, но она покачала головой:

— Нет, я не могу сделать этого. Он уехал улаживать какой-то конфликт на своих северных землях. Я не могу оторвать его от такого важного дела. Но не думаю, что оно задержит его надолго. Он наверняка скоро вернется сюда узнать, как у тебя дела, и отвезти меня обратно в Роузлинд.

Если бы дело Иэна заняло именно столько времени, сколько он ожидал, он поступил бы, безусловно, так, как предсказывала Элинор. Однако к тому времени, как он доехал до места назначения, то увидел, что спор, улаживать который он намеревался, уже разрешился браком вместо войны. Ему ничего не оставалось делать, как отплясать на свадьбе и простить счастливым семействам брачный налог с намеком остальным своим вассалам, что он предпочитает свадьбы войнам. Все казались уж слишком умиротворенными. Иэн был доведен до того, что проклинал своих вассалов за их хорошее поведение столь же яростно, как обычно бранил их за вечные распри.