Ковбои и индейцы
Шрифт:
Самолет набирал высоту, небо было по-прежнему белым, и там, где пыталось пробиться солнце, облака чуть заметно золотились. От крыльев самолета валил пар. Эдди пытался читать «Айриш таймс», но глаза слипались. Он заснул воробьиным сном, то и дело просыпаясь, словно от толчка, с ощущением легкой дурноты, когда самолет нырял в воздушную яму и снова выравнивался. Один раз он проснулся, когда самолет лег на крыло, и некоторое время ошеломленно таращился в иллюминатор на пенно-серую гладь воды.
Он попробовал молиться про
За отсутствием гигиенических пакетов, он блеванул в предусмотрительно свернутый кульком номер «Дейли телеграф». Потом снова забылся беспокойным сном. Кто-то укрыл его одеялом.
Эдди проснулся, когда самолет сел в Лутоне. Он быстро спустился по трапу и прошел в зал прилета.
Красивый негр в небесно-голубом пиджаке задал ему несколько вопросов. Безопасности ради, сказал он. Эдди не мог отвести глаз от его пиджака. На нагрудном кармане красовались вышитые золотом буквы «ЛА». Эдди едва не рассмеялся вслух.
Разумеется, «ЛА» означало «Лутонский аэропорт». Не Латинская Америка и не Лос-Анджелес. Лутонский аэропорт находился невероятно далеко от любого из этих мест. Вне всякого сомнения.
Однако шутка вышла забавная, и собственная наблюдательность доставила Эдди удовольствие. Приземлиться в ЛА. Господи Иисусе. Интересно, что скажет об этом Марион.
В «Брайтсайд» Эдди вошел в три часа пополудни. Марион уехала в банк на другом конце города, но оставила Эдди записку у мистера Пателя.
— Она надеялась, у вас не будет особенных проблем с транспортом, — сказал мистер Патель.
Потом заверил Эдди, что очень рад его возвращению и что ему не хватало их разговоров. Эдди поинтересовался, как дела у миссис Патель. Мистер Патель ответил, что все хорошо, правда, ее немного тошнит по утрам, но это в порядке вещей. Он скрестил пальцы на обеих руках — дескать, чур, не сглазить. Эдди спросил, не найдется ли случайно стакана воды; мистер Патель достал два стакана, обнюхал, потом наполнил водой из-под крана.
— Н-да, — сказал он, — я каждый день молюсь за нее.
— Замечательно! — воскликнул Эдди. — Очень за вас рад.
— Да, — кивнул мистер Патель, — это замечательно.
Эдди чокнулся с ним.
— Она замечательная, — сказал мистер Патель.
— Да, — ответил Эдди, — точно.
— Нет, — мистер Патель поднял вверх указательный палец, — она замечательная, потому что у нее ребенок. — Он обрисовал руками круглый живот и рассмеялся. — Верно?
— Верно, — кивнул Эдди, — а теперь извините меня, мне надо поспать.
В комнате наверху царила теснота — ступить некуда, сплошь бумаги, счета и прочий мусор. На балконе сушились рубашки и полотенца. Гитара Эдди лежала на столе, а на ней стояла ваза с поникшей геранью. На стуле громоздилась куча раздерганных
Внезапно Эдди охватило странное ощущение. Ни с того ни с сего. Ему было разом и жарко, и холодно. Он вздрогнул. День выдался холодный, но когда он пощупал под мышкой, то почувствовал, что хлопковая ткань рубашки промокла от пота.
Несколько минут он лежал на кровати, надеясь, что не подцепил грипп. Расстегнул рубашку. Потом снова с досадой застегнул.
Он встал и прошелся взад-вперед по ковру, пиная попадавшиеся под ноги вещи. Оглянулся через плечо, шагнул к двери и повернул ключ в замке.
Он расстегнул и снял влажную рубашку. Стянул джинсы вместе с трусами. Скинул ботинки и носки, зашвырнул их в дальний угол комнаты.
Потом потрогал рукой лоб, лизнул кончики пальцев и почему-то ощутил привкус спиртного.
Затем присел на корточки и стал медленно выдвигать ящики платяного шкафа — тихо, словно скрип мог его выдать. Вытаскивая из ящика ее футболки и блузки, он чувствовал себя вором. Прижал к груди ее лифчик и рассмеялся. Среди кружевного нижнего белья, которое она никогда не носила, он обнаружил несколько писем. Одно от управляющего банком, сообщавшего о довольно значительном превышении кредита. Другое — от ее матери: та выражала надежду, что дела у Марион наладились, и писала, что всем нам приходится превозмогать прошлое и что не все в жизни так ужасно, в ней есть место и для радости.
Почерк у матери и у самой Марион был почти одинаковый.
Эдди перечитал это письмо, пытаясь понять, о чем речь. Долго сидел на кровати, снова и снова пробегая строчки, ища ключ к разгадке. Потом сложил письма и вещи в ящик, не сомневаясь, что Марион все заметит.
Эдди и сам не знал, что ищет.
Он раздраженно поднимал подушки, заглядывал под кровать, шарил рукой по верху шкафа и за батареями. Чего только люди не оставляют в гостиничных номерах, особенно в такой дешевой гостинице, как «Брайтсайд».
Он приподнял матрас. Скопление букв на стене, казалось, наблюдало за ним.
Эдди вытащил из-под матраса папку. Голубую пластиковую папку с надписью «Дорз», накорябанной печатными буквами. Политические заметки Марион. Он рассеянно просмотрел фотокопии каких-то неразборчивых записей, потом взялся за блокнот. На полях неоднократно разными шрифтами было написано его имя — «Эдди Вираго», затем «Марион Мэнган», затем «Марион Вираго», затем «Эдди Мэнган». Эдди улыбнулся.
В прозрачном карманчике на обложке блокнота лежали еще несколько сложенных страниц. Эдди вытащил их и развернул.