Ковчег 47 Либра
Шрифт:
Работа шла и по ночам, а прерывалась лишь послеполуденной сиестой, когда налетал шквал и вся механическая рать неслась в укрытие, специально возведенное на этот случай. Выдавались и пасмурные дни без шквалов и ливней, тогда работа продолжалась круглые сутки.
Через месяц с Гранитного Поля взмыли шары, наполненные водородом. Они несли «сухопутные» сине-зеленые водоросли и лишайники, над которыми хорошо поработали генные инженеры. Время старта Система определила с помощью орбитальных зондов, строящих радиолокационную карту ветров: шары должны были улететь за горный хребет вглубь континента. Еще через три недели прогноз показал, что теперь атмосферная циркуляция с вероятностью 85 процентов принесет шары на Южный Меридиональный континент. Очередная партия отправилась в полет. Пуск шаров не был захватывающим
Когда-то на заре Ковчега для первичного посева думали использовать эскадру дронов на солнечных батареях. Против этой идеи восстал Джон Карпентер, зав. сегментом фитоэкспансии:
— Каждый из этих ваших дронов рано или поздно будет разнесен в щепки мало-мальски крепкой турбулентностью. Будут летать в стратосфере? Но до стратосферы надо еще добраться. А сколько лишнего веса надо везти? И зачем все это — воздушные шары можно тиражировать на месте. Полимерная оболочка легко делается из воздуха и морской воды — сколько угодно, тысячи, десятки тысяч. Скажите Джину Куни, что вы хотите использовать дроны — он вас на смех поднимет, потому, что в сценарии, который они прорабатывают, нужны десятки тысяч, если не сотни тысяч рейсов для посева. Да это целый флот дронов нужен! Произвести на месте? Да шары на порядок, на два порядка проще производить. Что там надо? Водород, углерод, кислород, хлор из морской воды — вот вам хлорвинил? В чем проблема? Хотите силикон — выкиньте хлор, добавьте кремний из песка.
— Нужна хорошая «прицельность» посева, — возражал зав. отдела биоинтродукции Иван Плотников. — Твои шары будут сыпать что ни попадя, куда бог на душу положит. И что из этого вырастет?
— Только так что-то и вырастает. Спроси у Джина. А как по-твоему заселяются новые вулканические острова? Прицельным метанием семян и мелких позвоночных?
Иван не сдавался, несмотря на явное превосходство аргументов Джона. Дело было в том, что дроны, особенно на солнечных батареях, были его давней и страстной любовью. Еще будучи школьником, он сам собирал небольшие легкие модели и часами гонял их над городами, лесами, горами, не отрываясь от монитора. И вот страсть пришла в прямое противоречие с профессиональной совестью. Иван продолжал сопротивляться, но начал постепенно отступать, понимая, что Джон прав. Он стал мрачным и замкнутым. Но однажды на совещании Джин Куни сообщил, что обязательно нужен выборочный мониторинг растительности, а шары обеспечить его не в состоянии. Иван тут же просветлел лицом — для мониторинга раз в десять лет с запасом хватало нескольких дронов. Их привез Ковчег, пока что они хранились в одном из модулей Арсенала.
А Джон Карпентер с Иваном Плотниковым двенадцать тысяч лет тому назад остались лучшими друзьями.
Через год муравьи замкнули купол Саркофага. Осталось нарастить в толщину и хорошо армировать стены, чтобы они стали не по зубам времени, превышающему возраст самых древних земных руин.
Смена сезонов никак не повлияла на работу, разве что зимой прекратились грозы, а весной прошла череда затяжных дождей. За год Гранитное Поле превратилось в полноценный промышленный комплекс. Между Саркофагом и спуском к реке уже стояло несколько миниатюрных производственных цехов. В последнем только что возведенном ангаре расположилась установка для воспроизводства искусственных насекомых. На ее кожухе красовалось клеймо Made on Mars — его поставили из тех соображений, что кода-то изделие станет местным музейным экспонатом. Что ж, марсиане уступали землянам в численности на пять с половиной порядков, но опережали в создании уникальных единичных устройств и не были лишены здорового патриотизма. Саму аппаратуру привез Ковчег, но все сырье для тел новых роботов было местное. Муравьи тащили к приемным лоткам слитки металла, брикеты всевозможной органики и минералов. Раз в полчаса с конвейера сходил новенький муравей, реже — длинноногий паук-сенокосец. Последняя операция — вставка чипа, произведенного на Земле, и загрузка данных. После чего высокотехнологичный плод человеческого инженерного мастерства
Работы оставался непочатый край. На очереди стояли питомники растений. Если простейшие бактерии можно было оживить и заставить размножаться прямо внутри желтых контейнеров, если споры грибов, лишайников и папоротников можно просто разбрасывать по просторам Селины в том виде, в котором они были привезены (всего полтонны), то с семенами высших растений все намного сложней. Ковчег не мог привезти семена всех сотен тысяч растений базового пакета — многие из них слишком тяжелые. На Селину прибыли лишь микроскопические зачатки тяжелых семян. Надо было сначала вырастить семена в искусственном плоде, затем посадить их, вырастить траву, кусты, деревья, снять несколько урожаев и лишь потом запускать в небо для посева. Потому и требовались питомники — открытые и закрытые, с орошением и без, с почвой и климат-контролем.
Чтобы посеять семена через десятки и сотни лет, надо было начинать стройку уже сейчас. И на ближайшем к морю краю Гранитного Поля у подножья дюны засверкала электросварка — муравьи варили каркас первого питомника, сенокосцы с двухметровым размахом ног обтягивали конструкцию полимерной паутиной и пленкой поверх нее, грузовики везли плодородный сероватый лёсс, который со временем превратится в чернозем, бульдозеры размером с хорошего кабана растаскивали и разравнивали его по питомнику. Рядом сооружалась компрессорная станция. Напоминало ли это земные стройки? Лишь отдаленно. Сооружения имели одновременно и черты ангаров, и вид исполинских коконов или осиных гнезд. Они не доживут в таком виде до появления цивилизации Селины, но все будет тщательно отснято и сохранено в архивах.
Через десять лет шары все так же взмывали в воздух, хотя реже, чем в первый год, над Селиной все так же летали спутники-зонды, а на орбите так же работали два блока Ковчега: Энергоблок и Штаб с антенной, направленной на Солнечную систему. Зонды сняли много красноречивых кадров: выросший поселок на Гранитном Поле вокруг Саркофага, питомники, похожие на земные теплицы, на речной пойме и у края песчаных дюн. А на множестве снимков поверхности материков появились первые грязно-зеленые пятна — маты цианобактерий.
Море по-прежнему было спокойным восемь-девять дней из десяти. Иногда отхлынувшая волна оставляла на песке зеленые комочки. Хотя вода оставалась прозрачной, а песок — чистым. Экологические катастрофы, через которые предстояло пройти планете, были впереди. Они неминуемы, если планета за короткий срок должна превратиться из пустыни в цветущий мир. Да и Земля, пройдя подобный путь за миллиард лет, их не избежала.
Все десять лет зонды транслировали снимки и данные на радиостанцию Ковчега, а двадцатимегаваттный передатчик отправлял их в направлении Солнечной системы. Снимки выбранного места посадки, снимки посадки контейнеров, снимки всех этапов стройки. И вот первые снимки жизни. И опять волей-неволей возникает вопрос: есть ли там кому принять все это богатство? Остались ли там живые люди? Работают ли у них радиотелескопы? Знают ли они, куда надо направить их тарелки? Помнят ли они про Ковчег 47 Либра? Интересна ли им его судьба? Спросите что-нибудь полегче!
Но если «да», то можно представить себе восторг жителей Земли и Марса. Если люди не устроили себе апокалипсис и не одичали, то они, несомненно, оценят подарок, приготовленный им предками двести с лишним поколений назад. Но кто их знает, что они там устроили… Невозможно понять, что произошло на Земле с тех пор, находясь в шестидесяти световых годах от нее. Вместо того, чтобы гадать, вернемся к нашей хронике.
Через сто лет всякое строительство прекратилось, действие переместилось в питомники. Пришло время собирать урожай семян. Это делали миниатюрные комбайны и самые маленькие муравьи размером с мышь.
В воздухе Селины появился первый процент кислорода.
На Гранитном Поле не было флагов — водрузить их не было никаких проблем, но сотрудникам Сегмента укоренения подобная идея в принципе не могла прийти в голову. Они относились к флагам и прочей символике не иначе, как к рудименту прошлых веков, как к способу утверждения одних перед другими. Или как к знаку принадлежности к некоторой популяции. Какая тут к черту популяция? Кого перед кем утверждал Ковчег? Разве что живое перед мертвым — какие здесь флаги? Однако Природа и случай как будто решили исправить упущенное.