Ковчег Иоффа
Шрифт:
– Не вижу звезды. Вижу только туман, – отвечал я, не зная, как дальше действовать.
– Хорошо, тогда дождемся звезд, и ты у них спросишь. И они ответят: «Пофиг». Поверь! – убежденно говорила она, то запрыгивая на бордюр, то спрыгивая с него.
– Допустим, ты говоришь верно. Им все равно. Но при чем здесь звезды? Этика является достижением сознания человека, а не звезд. Во всех религиях есть понятия возмездия и греха.
– В Школе это зовут кармой. – Вера шла, держась за руку.
– Да, и в Школе
– Боже! Какой ты нудьга! Еще два слова, и я умру от скуки.
– Нет, не нудьга и не морализатор, Вера. В Средние века покупали индульгенцию, в наше время платят за терапию кармы. Финансовый откуп от греха был и будет. В некотором смысле, это даже правильно. Меня волнует другое. И волнует очень.
– Что? – спросила она со вздохом.
– То, что люди в Школе лишены главного – свободы.
– Но они и так ее лишены. Что в Школе, что без нее, – отозвалась она.
– Да, но эгрегоры программируют людей по природе своей, без умысла. А Школа программирует своих учеников целенаправленно. Как ты этого не замечаешь?
– Оставим, – устало заключила Вера, и к этой беседе мы не возвращались ни в тот день, ни на следующий.
Когда мы дошли до особняка Лаваля и сели на ступенях между двух львов с обезьяньими мордами, я ее спросил, какая у нее цель.
– Тебе она не понравится, – с железной нотой в голосе ответила Вера. – Ау тебя-то есть цель?
Я решил не посвящать ее в то, что актуальная моя цель – вытянуть Веру из Школы, а вслух произнес:
– Да, у меня есть цель – написать книгу.
– Удивительно, – покачала головой Вера, глядя на меня с какой-то отстраненностью. – Удивительно.
Казалось, удивляло ее что-то другое, а не мой ответ, но я не мог понять, что.
Словно желая эту промелькнувшую ниточку утопить, Вера заявила:
– Ты большой молодец, – и встала, чтобы идти дальше.
Было заметно, что возникло некое табу на упоминание Школы. Признаться, это тяготило.
На Сенной площади, спохватившись, что через пятнадцать минут разведут мосты, Вера решила ехать домой. Я хотел вызвать ей такси. Но вот странность: Вера привела мне тысячу аргументов, почему ей такси не нужно, и затем самым невозможным образом ускользнула. Я попытался ее догнать. Но вдруг в темнейшем переулке увидел, как она запрыгнула в черный «порше», тут же тронувшийся с места. Мрак, который сопровождал наше прощание, был невозможен без подпитки сверхъестественного. Это был воистину мрак эгрегориальный.
И как же меня в этот момент схватила за глотку ревность! Наверное, я бы совершил кучу глупостей и потопил нашу любовь, но меня спасла запрограммированность отцовским желанием.
Потихоньку мне стало легче. В какой-то момент я снова высунулся из этого художественного панциря и уже с меньшим ужасом – в благоговейном страхе – ощутил собственную реальность. Да, Вера была ящиком Пандоры. В ней был хаос. И только хаос нутра мог привести такую девицу к порогу Школы. Ведь у нее были деньги, красота… Или нет? Может быть, она добилась их, установив своими целями по технике Школы?
Помимо этих вопросов, меня мучили и другие. Ввиду того, что после энергопоста человеку действительно требуется меньше сна, я слонялся по Невскому и обдумывал стратегию вразумления Веры.
Казалось, мне нужно было привести какие-то несокрушимые аргументы, чтобы доказать: Школа – не совсем типичная секта, но все же она секта.
Я зашел в кофейню и заказал себе напиток, похожий на жидкий торт с кофейным привкусом. Бокал был украшен вместо бумажного зонтика шутовской резиновой фигуркой дьявола. Помешивая дьяволом сироп, я услышал разговор за соседним столом:
– И она мне говорит: «Твой талант – в этом». Дошло до того, что она спрашивает, сколько и что я написал. Бля! Я перед ней отчитываюсь! Я отправляю ей тексты!
– И что она с ними делает? – раздался второй молодой голос.
– А вот хз! Но мне… – он запнулся, и я спиной ощутил, как ему неловко, – она передает иногда деньги… Типа за тексты. Я пытался не брать! Отказывался! Но она настаивала. И все уверяла, что мне надо идти по ступеням дальше… – Когда он произнес «ступени», я едва не поперхнулся резиновым дьяволом. – Говорит, что дальше будет нечто, что позволит мне писать. Какой-то источник, говорит, истинного творчества. Типа здесь все копируют друг друга. А там я постигну свободу.
На этих словах приблизился официант со сдачей, собеседники умолкли и встали. Пока они одевались, я успел их разглядеть: парни, наверное, лет двадцати. Тот, который писал, был мелким блондином с отпущенными волосами. Второй имел выбритые виски и носил очки в кислотно-желтой оправе. Я вышел за ними. Минут пять они шли молча, а я следовал по пятам, потому что мне как раз было по пути.
На Аничковом мосту показался дьявол (если не ошибаюсь, этот дьявол на Невском просит подаяние). Дьявол спокойно прошел мимо и, видно, побудил их к разговору.