Ковчег Иоффа

Шунина Наталья

Мне казалось, где-то внутри, на моих жилах записывался, татуировывался длинный извод видимых и невидимых программирующих меня воздействий. И была от этого процесса жуткая боль, потому что даже зримое на внутреннем экране было чуждо мне.

Стало очевидно – Школа учинила мне энергетическое «переливание крови». Свинячью кровь адептов Школы мне еще долго придется испускать. Они хотели своими техниками заставить меня работать на их интересы.

Наконец я смог подняться. Сначала я сел на камне. Потом встал, ощущая удвоенную мышечную силу вместе с редкостной разболтанностью – точно титана взболтали

в блендере и выбросили. Еще раз оглядел капище. Прямо за ним стояла палатка. Она открылась, как только я сделал пару шагов в ее сторону.

И велико было мое удивление (одновременно и мерзкое подозрение, и радость), когда из палатки показалась Вера.

– Я вызвалась охранять тебя, – сказала она, отгоняя от себя комаров, и повлекла меня в палатку.

Мне не хотелось даже говорить. Я с укоризной смотрел в ее лицо, пытаясь понять главное: на чьей она стороне? что они со мной сделали?

И в страшном сне я не мог предположить, что в такой спокойной организации, какой является Школа, со мной сотворят такое!

Однако по мере того, как я искал в облике Веры доказательства обмана, мои сомнения уступали место глубочайшей симпатии.

– Они тебя привели в чувства, – объясняла Вера, – теперь у тебя энергии куча…

– Не надо, – поморщился я, не желая слышать панегирик в адрес Школы. – Что со мной было?

От меня не скрылось, что Вера хочет ускользнуть от ответа. Но я стал давить.

– Я не знаю. Я же не медик! Откуда я могу знать, что с тобой было! Я тебя дотащила. Дышал ли? Я не помню. Я очень испугалась, – отбивалась она.

– Хорошо, будем тогда считать, что меня воскресила Школа. В своих интересах, разумеется, – недовольно отозвался я и снова уставился на Веру.

– Это упрек? Я тебя тащила через лес! Ты знаешь, как тяжело мне было? И сколько раз я падала, вставала? И после этого – твои подозрения! – Она расплакалась и выбежала из палатки.

А я остался лежать в ней, глядя на водостойкий капрон волшебного шатра, по которому дрейфовали, как утомленные ифриты, тени.

Заметив прочные усилители палатки, пощупав в раздумье высокотехнологичную ткань, я стал считать. Богата ли Школа? Влиятельна ли? Что стоит за образом преподавателя, не производящего впечатление стяжателя, есть ли корыстные мотивы у школьного наставника, больше напоминающего советского физика?

– Ты! – ворвалась снова Вера, пахнущая теперь солью и дымом. – Я тебе доверилась! Я показала тебе! А ты!

– Что ты мне показала? – не понял я и получил пощечину, после которой установилась пауза длиной в октаву, что, казалось, палатка пойдет трещинами.

Вера накинулась на меня. Сложно сказать, чего в ее агрессии было больше: желания или обиды, поцелуев или укусов, влечения или упреков. Мне стало очевидно, что Вера соблазняла меня, но я не был уверен, могу ли дать волю своим чувствам, меня не покидала мысль, что моя спутница может меня обмануть. Но грешен и слаб человек!.. Я познал ее. И она стала стенать слаще и тише.

– Я хочу как можно быстрее уехать отсюда, – сказал я, когда все завершилось. – Не буду сейчас навешивать ярлыки. Это ни к чему. Но Школа однозначно нечестна с учениками.

– Почему? – спросила Вера, обхватывая меня ногой, как автомобильным ремнем. – Только из-за того, что адепты накачали тебя энергией без спроса?

–

Вспомни: «Надо быть свободным от эгрегоров», – повторил я их голосом. – Мы как бы сами не знаем, зачем и почему расписываем пасхальное яичко!

– Какое пасхальное яичко? – нахмурилась она.

– У Школы тоже есть эгрегор. И они лгут о нашей свободе. Мы освобождаемся от одного воздействия и попадаем под другое. Что Школа сделала со мной? У меня до сих пор на внутреннем экране киноцефалы стоят! Они применили ко мне тройку. Если я не расстанусь со Школой, она заставит меня делать то, что она хочет.

– Ты преувеличиваешь силу этой организации и ее преподавателей, – неожиданно засмеялась Вера, что, признаться, оскорбило меня. – По-твоему, они прямо такие колдуны.

И мы начали ожесточенно спорить. «Что тогда ты мне хотела показать на озере? Зачем занимаешься, если не веришь?» – спрашивал я и получал стройные, точно заготовленные, ответы на тему того, что человек-де сейчас, как никогда, нуждается в чудесном и игровом; что иначе, как из чуда и игры, человеку технологического прогресса никак не соединиться со своим иррациональным нутром, которое темно, вечно и божественно. А без последнего невозможно ни целостности, ни счастья, ни даже здоровья. И как однобокое преклонение перед рациональностью доводит целые нации до сумасшествия – пример тому фашизм. На этом я ее остановил и строго сказал, ощутив себя не собой, а книжным персонажем тех блаженных времен, когда было еще важно, во что человек верит:

– Отвечай! – прогремел я грозно под влиянием всплывшего литературного альтер-эго. – Веришь ты, Вера, Школе или нет?

– И да, и нет, – говорила она и нежными прикосновениями руки пыталась меня утихомирить.

– Да или нет? – Я поднял еще на три тона голос и услышал внутри себя эхо церковного «Отрицаешься ли сатаны, и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всея гордыни его?..»

– Верю, – ответила она. – И ты тоже веришь.

– Я ухожу из Школы, – твердо сказал я. – Это не прикосновение к игре или чуду, а секта. И я прошу тебя пойти со мной, пока они не запудрили окончательно тебе ум.

Вера долго сидела молча, надавливая пальцами то на веки, то на лоб, закрывая и открывая лицо ладонями.

– Нет, – наконец сказала она. – Я хочу пройти пост. Мне нужно много энергии для моей цели. У меня есть цель.

– Вера! – не выдержал я, и голос сорвался, заставив Веру вздрогнуть. – Это кредит! И проценты за эту энергию ты заплатишь такие, что забудешь, как тебя зовут! Меня сейчас распирает от энергии, но я чувствую себя киноцефалом.

– Нет, – твердо повторила она и вышла из палатки.

У костра я ее обнял. Наше прощание было исполнено нежности и грусти, которую усугубляло то, что мы приехали в лес из разных городов и оказались здесь одновременно благодаря случайностям в наших жизнях.

Глава 3

Дорога с капища к ближайшему цивилизованному месту стоила мне ноутбука и кошелька. Меня обокрали. Проезжающий бетоновоз облил грязью (на той глухой дороге новый бетоновоз выглядел сюрреалистично). Потом прицепился клещ, сбил спортсмен-велосипедист, так что я получил травму руки и вынужден был искать пункт оказания медицинской помощи.