Ковчег изгоев
Шрифт:
— Как вы себя чувствуете, командор? — спросил Дакоста, глядя куда-то в сторону, наверно, на экран своего диагностического компьютера.
— Нормально, — ответила я, — только голова тяжелая.
— Это скоро пройдёт.
— Что произошло, доктор? — спросила я, пытаясь приподняться.
— Полежите несколько минут, — попросил он. — Вам нужен покой.
— В меня стреляла эта девушка, как её, Иона?
— В вас стреляла Тия Абрахам, — мрачно поправил он. — Она сообщила мне об этом перед тем, как оставить
— Хотите сказать, что она вселилась в её тело?
— Или завладела её волей. Какая формулировка вам больше понравится. Должно быть, Никитина заперли отдельно именно для того, чтоб основательно поработать над его штурманом. Голос попробовали на нём на всякий случай, вдруг получится, а, встретив слишком сильную реакцию отторжения, оставили в покое. Пока его не было, над сержантом провели несколько ритуалов.
— Знаете, что это за ритуалы?
— Догадываюсь, — проворчал он. — Потом, когда всё успокоилось, Тия вошла в тело девушки и попыталась устроить нам здесь Варфоломеевскую ночь.
— Что за пентаграмма была в зале?
— Вы не узнали? Она предназначалась для активизации заклятия смерти, как у вас в каюте, помните?
— Смутно. А почему вы сказали о Варфломеевской ночи?
— Это моё предположение. Я думаю, что отключённый старпомом контур был предназначен для создания портала, через который на звездолёт могли проникнуть наши враги. После заклятия смерти они бы закончили дело, просто перерезав оставшихся в живых.
— Звучит ужасно.
Я всё-таки попыталась приподняться, и он стремительно подошёл ко мне.
— Осторожнее, ваша рука!
Он поддержал меня за плечи, помог сесть и спустить ноги со стола. Я задумчиво смотрела на разрезанный и залитый кровью рукав футболки. Моя окровавленная куртка валялась на полу.
— Что с рукой? — спросила я, чувствуя, что мне не понравится ответ.
— Раздроблены обе кости, — искусственно спокойным тоном произнёс Дакоста. — Я сделал всё, что мог.
Я осторожно пошевелила пальцами руки. Они были холодными и слушались с трудом.
— Это правая рука, — как бы, между прочим, заметила я. — В ней я обычно держу меч.
— Я понимаю, — он виновато смотрел на меня. — Но единственное, что я смог сделать, это зафиксировать осколки в пористом макете кости. Он достаточно прочен для простейших действий, и со временем ячейки в его структуре заполнятся кальцием, а потом и сам каркас постепенно заменится здоровой костной тканью. Я подберу соответствующие препараты, и дней через десять рука будет в порядке.
— У меня, скорее всего, нет десяти дней, доктор.
— Минимум неделя, — вздохнул он.
— У меня нет и недели, — упавшим голосом сообщила я.
— Тогда будем молиться о возвращении МакЛарена. Может, он сможет больше, — почти прошептал Дакоста и отошёл к дверям. — Там уже
— Конечно, — я осторожно провела пальцами здоровой руки по розовой пленке. Она только казалась мягкой, а на самом деле создавала жёсткую оболочку, фиксирующую руку.
Дакоста открыл дверь и в операционную вошли Хок, Мангуст и Белый Волк.
— Как рука? — с ходу спросил старпом. — Выглядит неплохо.
— Выглядит, — кивнула я, глядя, как следом за офицерами в комнату вошёл кот и, присев в сторонке, сочувственно взглянул на меня.
— Вы проигнорировали наше предупреждение, — с сожалением проговорил Белый Волк. — Не надо было идти туда самой.
— Верно, — согласилась я. — Но сделанного не воротишь. Спасибо коту, он не дал ей выстрелить второй раз.
— Он герой, мой золотой мальчик, — Хок ласково улыбнулся своему любимцу. — Он отважно бросился на врага.
— И так подрал несчастную Иону Белогурову, что мне пришлось наложить ей двадцать три шва, прежде чем ввести её в искусственную кому и уложить рядом с Дюбо, — пробормотал Дакоста.
— Каждый сражается, как может, — пожал плечами Хок. — Девчонка ведь тоже пыталась сопротивляться этому и даже предупредила нас об опасности.
— Ты думаешь, что кричала Иона? — нахмурилась я, вспомнив странный вопль, прозвучавший в зале пентаграммы. — Но кого она назвала папой?
Хок удивлённо посмотрел на меня, и в его взгляде мелькнуло беспокойство.
— Откуда я знаю? Может, у неё в бессознательном состоянии возникли какие-то ассоциации с отцом… В любом случае, там никого кроме неё не было.
— Никого? — уточнила я и невольно бросила взгляд на кота.
— Да нет, — рассмеялся Хок. — Это ж всего лишь кот…
Он замер, поражённо глядя на маленького зверька, который сидел, виновато опустив голову, и его поникшие ушки свидетельствовали об охватившей его глубокой печали.
— Папа? — вдруг расхохотался Мангуст. — То ты носишься с этой зверушкой, как с родной.
— Постой, я ведь уже слышал этот голос, — проговорил Хок, неотрывно глядя на кота. — Там в катакомбах… «Хорьки позорные…» Так это был ты?
Он присел рядом с котом на корточки, пытаясь заглянуть ему в глаза. И кот совсем по-человечески, как признающийся в совершённой шалости ребёнок, закивал.
— И ты умеешь говорить? — прошептал Хок.
— Я боюсь, что он слишком хорошо умеет говорить, — вставил Мангуст.
Кот прижал уши к голове и поднял голову. В его устремленных на Хока голубых глазах стояли слёзы. Он снова кивнул.
— Ты что-то знаешь? — уточнил тем временем Белый Волк, сурово взглянув на Мангуста.
— Скорее, слышал о пронырливых и невероятно болтливых котах, которые тащат всё, что плохо лежит, и мастерски заговаривают зубы.